Начав свой путь, Сиддхартха быстро освоил учения, которые ему преподали, но не почил на лаврах, а вновь отправился в путь – один, без проводника. В старости он часто вспоминал этот решающий период своей жизни. Он рассказывал, как это бывало: в лесной чаще ночью, когда повсюду царят тьма и безмолвие и на многие йоджаны вокруг нет ни единой живой души, вдруг хрустнет ветка или упадет лист, и тебя охватят жуткий панический страх и ужас. Те, кто практиковал медитацию, знают, что иногда такое случается, – страх просто вздымается волной. Казалось бы, никакой конкретной опасности нет, и всё равно избавиться от этого чувства не удается. Именно такой страх тогда часто испытывал Сиддхартха. Его охватывал необъяснимый ужас. Как же справиться с таким страхом? Что делал Сиддхартха, чтобы от него освободиться? Он понял, что ничего делать не надо. Вот его слова: “Если страх приходил, когда я шел, я продолжал идти. Если страх приходил, когда я сидел, я продолжал сидеть. Если страх приходил, когда я стоял, я продолжал стоять. Ну, а если страх приходил, когда я лежал, я продолжал лежать. И страх уходил так же, как приходил”. Иными словами, Сиддхартха не пытался избавиться от страха. Он позволял страху прийти, позволял ему остаться, а потом позволял уйти. Он не допускал, чтобы страх проник в его ум — глубинный ум. Хотя Сиддхартха преодолевал любые трудности и препятствия, которые встречались на его пути, они не причиняли ему особых тягот. Но о степени героизма, присущего его натуре, говорит то, что затем он предпочел избрать самый трудный духовный путь, который только можно найти. И это еще не все: решив заняться аскетическими практиками, он придерживался этого пути более строго, чем любой из его современников. Он экспериментировал, искал истину методом проб и ошибок, а начав испытание, доводил его до предела человеческих возможностей.

Поэтому он ходил нагим даже суровой зимой, когда в предгорьях Гималаев лежал глубокий снег. Он перестал пользоваться чашей и собирал скудную пищу прямо в ладонь. Он прослышал, что, урезав свой рацион до нескольких зерен риса или ячменя и нескольких глотков воды, можно достичь порога просветления, и последовал этому рецепту. В сутрах есть ужасающее описание того состояния истощения, до которого он себя довел, соблюдая такую диету. Той же теме посвящен и знаменитый каменный барельеф в Гандхаре, изображающий Сиддхартху на этом этапе пути: мы видим сидящего аскета, чье тело превратилось в обтянутый кожей скелет.

Такой подвиг вряд ли приведет нас в восторг – скорее всего, мы сочтем его просто извращением. Но необходимо помнить, что Сиддхартха руководствовался совершенно определенной целью и что в те времена все одобряли практику аскетизма: она считалась очень действенным средством для тех, кому доставало мужества. В Индии даже сегодня аскетические практики производят впечатление на многих. Один мой друг, который был монахом в Сарнатхе, рассказывал, как их посетил знаменитый аскет. Его ученики внушили монахам, что утром их наставник ест только один вид зерна, причем еда должна быть готова ровно в семь утра. Моему другу, который был в Сарнатхе помощником настоятеля, это показалось настолько важным, что он решил лично проследить, чтобы их гость получил всё необходимое. Поэтому утром он принес зерно к келье великого аскета за несколько минут до семи, чтобы уж точно не опоздать, и в результате обнаружил, что аскет уже ушел. Пара его учеников замешкалась, и мой друг попросил у них объяснений:

— Я принес то, что он хотел, точно в срок, а он даже не подождал!

— В этом и заключается его величие! — ответили ученики.

Боюсь, мой друг высказал им – очень вежливо, – что именно может их учитель сделать со своим величием, и, как вы понимаете, это не привело их в восторг. Но в Индии подобные странности могут привлекать большое внимание. Даже на Западе в некоторых религиозных кругах странности обеспечат вам какое-то число последователей.

Поэтому бросить всё это, не оправдать ожидания спутников, снова стать никем — это потребовало от Сиддхартхи психологического и духовного мужества, которое можно отнести к разряду истинного героизма. Ведь намного легче совершить что-то даже очень трудное, если вокруг есть зрители, которые восхищаются и аплодируют, восклицая: “Взгляните на него, вот это герой!” Но если то, что вы делаете, никому не нравится и ваши поклонники с возмущением вас покидают, это становится настоящим испытанием и очень, очень немногие могут выдержать его с честью. Можно сказать, что нечто похожее пережил Иисус в Гефсиманском саду.

Наконец, самостоятельно поняв, что истинный путь проходит через этапы медитации, Сиддхартха с непоколебимой решимостью сосредоточил на цели всю свою волю. Как повествуют некоторые ранние сутры, именно тогда он произнес прекрасные и драматические слова: “Пусть иссякнет моя кровь, пусть высохнет моя плоть, я не сдвинусь с этого места, пока не достигну просветления”. 10 Он не сказал: “Ладно, испробую этот способ в течение нескольких дней, а если ничего не выйдет, придется, наверное, поискать что-нибудь другое”. После того как Сиддхартха увидел перед собой четкий путь, его решимость, была полной и непреклонной. Он поставил перед собой цель — уничтожить обусловленное бытие — и не желал никакой иной. Именно поэтому просветление Будды часто описывают просто как героическую победу – победу над демоном Марой, буддийским воплощением зла. Имя Мара буквально означает “смерть”, и этот демон олицетворяет все силы зла, обитающие в нашем уме, наши дурные чувства, нашу психологическую несвободу и т. д., а если сказать короче, то наше желание, нашу ненависть и наше неведение – то, что привязывает нас к нескончаемому страданию. Победа над Марой принесла Будде еще один титул – Мараджит: победитель Мары.

Если учесть, что достигнутое Буддой просветление было столь ярким, высочайшим выражением героического идеала, то мы не удивимся, обнаружив, что в его учении так явно подчеркивается необходимость полагаться только на себя и не рассчитывать даже на него. Есть знаменитое изречение Будды, многократно повторяющееся в палийском каноне: “Я сделал для вас всё, что может сделать учитель. Вот корни деревьев — садитесь и медитируйте. Остальное зависит от вас”. ¹¹ Он никогда не оставлял монахов в покое: расспрашивал, что они собираются делать, как продвигается их практика, не позволял им останавливаться на достигнутом, всегда вдохновлял и побуждал прилагать еще больше усилий. И большинство из них следовало его наставлениям. Правда, некоторых всё это слегка утомляло, и они жаловались, что Будда их совсем загнал, но такие вскоре уходили, чтобы найти менее требовательного учителя.

По собственному опыту Будда знал, что духовная жизнь — дело нелегкое. Не раз он сравнивал ее с битвой и говорил монахам, дабы поднять их боевой дух: “Мы кшатрии, воины”. Этим он не хотел сказать, что они принадлежат к сословию кшатриев, потому что его ученики были из всех каст, от брахманов до неприкасаемых (чандала), и кастовые отличия в Сангхе не поощрялись. Будда говорил: “Мы воины, потому что сражаемся. За что мы сражаемся? За шилу — нравственную жизнь, за самадхи — высшее сознание, за праджню — мудрость, за вимукти — высшее духовное освобождение”. В подобных описаниях он предстает как воплощение бесстрашия и уверенности в себе. В нем не было ни ложной скромности, ни бравады. Его речь называют сингха-нада: львиный рык. Есть люди, которые блеют как овцы или даже как маленькие пушистые ягнята, а есть и такие, которые лают или тявкают как собаки. Но проповеди Будды сравнивают с львиным рыком потому, что в индийской мифологии все звери в джунглях умолкают, когда рычит лев. Когда Будда разъяснял высшую истину, никто не мог возразить.

Вам не придется долго искать, чтобы найти в буддийских сутрах рассказы о том, как превозносили героический идеал или воплощали его в жизнь. Но чтобы получить более прямое и непосредственное впечатление о явно героической природе буддийского идеала, достаточно взглянуть на самые яркие образы буддийского искусства. Здесь я имею в виду не традицию гандхарской скульптуры, которая не является чисто индийской и к тому же порой бывает излишне слащавой. Я говорю о матхурской традиции, которая получила свое название от местности неподалеку от современного Дели и является самым ранним в чисто индийском искусстве течением, делавшим акцент на энергию, а не на мягкость, на уверенность, а не на нежность, на силу, а не на миловидность. Для этой традиции характерно изображать Будду мужчиной в расцвете сил, который твердо стоит во весь рост подобно высокой башне или большому дереву, сложив руки в абхая-мудру – жест бесстрашия.

Конечно же, в произведениях буддийского искусства запечатлен не только Будда, и не только личность Будды является воплощением героического идеала. Развивая буддийскую традицию, Махаяна создала образ бодхисаттвы — свой главный вклад в буддийское воззрение. Как архетип бодхисаттва стал символическим выражением определенного аспекта просветления, а один из самых важных и почитаемых архетипических бодхисаттв — Манджушри, олицетворение высшей мудрости. В Дхаммападе Будда рассказывает, как этот искатель Дхармы поражает полчища Мары мечом мудрости, поэтому Манджушри в своей ипостаси, именуемой Арапачана Манджушри, правой рукой вздымает пламенеющий меч — меч знания или мудрости. В более поздний исторический период развития буддизма центральной фигурой тантрийского пантеона стал гневный Ваджрапани, чей яркий устрашающий образ олицетворяет героическую и бесстрашную энергию просветленного ума. Правой рукой он вздымает ваджру — несокрушимое оружием, обладающее непреодолимой мощью.

Идеал героя в буддизме

  Идеал героя в буддизме
Будду называют Махавира
  Один, без проводника
  Идеал бодхисаттвы

Читать - Кто такой Будда? (Сангхаракшита)

Предисловие редакторов английского издания

Эволюция Будды
Путь к просветлению
Скрытые учения, относящиеся к раннему периоду жизни Будды
Идеал героя в буддизме
От преклонения перед героями к поклонению Будде
Слово Будды
Карма и новое рождение
“Смерть” Будды
Так кто же такой Будда?

Примечания