Основная цель упоминания моего любимого западного философа в этом контексте – познакомить вас с одной из его идей, которая объясняет определяющую характеристику буддийского пути. Мне кажется, что с точки зрения буддизма, работы Ницше содержат самую важную из всех традиций мысли, которые были созданы на Западе. Следовательно, я собираюсь вкратце обрисовать жизненный путь и труды Ницше, а затем сравнить его центральное представление о сверхчеловеке или высшем человеке – и смежные идеи, особенно касающиеся непрерывного процесса эволюции внутри личности – с буддизмом как воплощением или примером этого постоянного эволюционного процесса.

Я познакомился с работами Ницше в возрасте примерно восемнадцати лет, в начале армейской службы, когда я все еще был в Англии. Однажды, великолепным летним днем, воспользовавшись выходным, я отправился на Бокс-хилл, известное своей живописностью место в Сюррее, лег на траву под сияющим солнцем и стал читать «Так говорил Заратустра». Сочетание глубокомысленности и прекрасной поэзии в этой самой известной и популярной из работ Ницше произвело на меня столь огромное впечатление, что, когда я поднял глаза, мне почти показалось, что его слова были написаны алыми буквами на голубом небе. С того самого дня я пристрастился к Ницше и снова и снова возвращался к его книгам.

Жизнь Ницше

Фридрих Ницше родился в Германии в 1844 году в семье лютеранского пастора. (На самом деле именно Ницше сказал, что лютеранский пастор был отцом немецкой философии). Его отец умер в 1849 году, и Ницше провел остаток детства в окружении женщин – матери, сестры, бабушки и двух незамужних теток, – до тех пор, пока его не отправили в пансион. Он учился в университетах Бонна и Лейпцига, где изучал классическую филологию и был назначен на кафедру филологии в Базеле в возрасте 24 лет, еще даже не закончив образования, по рекомендации выдающегося ученого и филолога Ричла, на которого произвели глубокое впечатление студенческие работы Ницше. В Базеле Ницше особенно заинтересовался философией Шопенгауэра и музыкой Вагнера и в 1872 году опубликовал свою первую книгу, «Рождение трагедии». За ней последовали другие работы, но в 1870 году, когда ему было всего 35 лет, он отказался от своего университетского поста, прервал свою ученую карьеру и в дальнейшем провел большую часть своей активной жизни в Швейцарии и Италии.

Он вел крайне одинокую жизнь; на самом деле, ни одного человека не могут не тронуть детали его изолированной и полной боли жизни. Он почти полностью был посвящен самому себе и не понят никем, кроме одного или двух своих друзей, с которыми он переписывался. Он был также психически нездоров и по временам испытывал почти невыносимые мучения. Он продолжал писать до 1888 года, а в период между 1883 и 1885 годами создал «Так говорил Заратустра». Но эта работа не получила практически никакого признания. Когда вышла четвертая часть книги «Так говорил Заратустра», было продано лишь несколько десятков экземпляров. А в 1889 году Ницше сошел с ума и умер, не оправившись от этого состояния, в 1900 году, в возрасте 55 лет.

Что касается мыслей Ницше, к ним едва ли применимо слово «философия». Ницше выдвинул несколько ослепительных идей, которые, несомненно, связаны между собой – или, по крайней мере, основные из них связаны. Тем не менее, он не ставил себе целью прийти к логически полному истолкованию всего существования или опыта в целом. Его великие предшественники – Кант, Гегель, Фихте, Шеллинг, Шопенгауэр – предпринимали попытки создания систематической философии, но Ницше не был систематизатором. Он не стремился воздвигнуть одинокое гигантское здание мысли, в котором может уместиться все. На самом деле, он настаивал на иконоборческом парадоксе, согласно которому «стремление к системе – это стремление к утрате целостности»⁵⁶.

Следовательно, за исключением «Так говорил Заратустра», все поздние работы Ницше – это просто цепочки афоризмов. Можно сказать, что Ницше – мастер афоризма. По-видимому, никто другой не сумел сказать так много в столь немногих словах. Его единственный возможный противник, насколько я могу судить, – это Уильям Блейк с его «Адскими притчами» из «Бракосочетания Рая и Ада», и там Блейк, возможно, еще более лаконичен, чем сам Ницше. Но это была единственная попытка Блейка писать в данной форме. Он написал «Адские притчи», когда был довольно молод, а с возрастом стал гораздо боле многословен. Ницше же, напротив, стал чрезвычайно афористичен и искрометен, разрушителен и мятежен с возрастом, и его высказывания все больше и больше походили на раскаты грома или удары молота.

Афористический подход Ницше

Афористический и бессистемный подход Ницше не случаен. Он афористичен, потому что решает быть таким. На самом деле, это сущность его метода. Некоторые из его афоризмов обладают чем-то, напоминающим дух высказываний дзенских мастеров Китая и Японии. Каждый из них глубоко проникает в реальность существования с определенной точки зрения и заключает в себе собственную суть. Истина одного афоризма не зависит от истины другого, между ними нет подобной логической связи.

Кольридж однажды сказал о великом актере Чарльзе Кине: «Видеть его игру – словно читать Шекспира во вспышках молнии». Подобно этому, читать Ницше – словно пытаться увидеть пейзаж (пейзаж человеческого существования, если хотите) в прерывистом, но сверкающем освещении вспышками молнии. На мгновение, лишь в нескольких словах, все как будто заполняется светом, и мы видим все ясно с данного конкретного угла. А затем – абсолютная тьма. Затем мы читаем еще один афоризм, и еще одна вспышка в другом направлении освещает иную часть неба, и все снова проясняется, прежде чем опять не спускается тьма.

Нам кажется, что вспышки молнии озаряют нам разные пейзажи. На каком-то уровне мы знаем, что это один и тот же пейзаж, но нам трудно собрать воедино проблески, которые озаряет молния, в гармоничное, всеобъемлющее зримое целое. То же самое и с работами Ницше: это вдохновляющее чтение, но его очень трудно изложить систематически.

Однако в действительности это означает, что мы можем рассматривать афоризмы Ницше сами по себе, не стремясь обязательно соотнести их с остальными его работами, и именно этим я предлагаю заняться далее. Афоризмы, которые я буду рассматривать в этой главе, касаются его идеи о «сверхчеловеке», «преодолении я» и «Воли к Власти».

«Сверхчеловек»

Я поместил слово «сверхчеловек» в кавычки по двум причинам: во-первых, чтобы отметить, что это не буквальный перевод изначального немецкого слова, употребленного Ницше, а, во-вторых, как предупреждение не связывать с идеей Ницше определенные сомнительные смыслы, которыми она была окружена с тех самых пор, как нацисты использовали ее в своих собственных целях (и, конечно, для того, чтобы провести различие между «сверхчеловеком» и суперменом, одноименным героем комикса).

Слово, которое использует Ницше – «Ubermensch», что буквально означает не суперчеловек, а «сверхчеловек» или даже «высший сверхчеловек». Ubermensch – это человек, который стоит над и выше, который превосходит человеческих существ, каковы они есть в настоящем. Можно даже говорить о сверхчеловеке как о «запредельном человеке». Другими словами, ницшеанский сверхчеловек обладает не нышешней человеческой природой в превосходной степени, но совершенно иной человеческой природой.

Мы будем употреблять слово «сверхчеловек» как популярную передачу ницшеанского термина Ubermensch, поскольку пьеса Джорджа Бернарда Шоу «Человек и сверхчеловек» продолжает быть в англоязычном мире самым важным культурным выражением идеи Ницше. Шансы того, что работу Шоу в этом отношении может что-то затмить, более или менее сведены к нулю тем прискорбным фактом, что после своей смерти весь образ мысли Ницше был безнадежно искажен и испорчен в популярном понимании. Он был искажен, прежде всего, его сестрой, а после этого – теми, кто пытался связать идеи Ницше с нацистской идеологией. Лишь сравнительно недавно мысли Ницше были извлечены из огромной массы их неверных истолкований и, по крайней мере, истолкованы более точно, особенно Вальтером Кауфманном⁵⁷.

«Так говорил Заратустра»

Чтобы по-настоящему получить представление о Ницше, нам нужно посмотреть, как он преподносит свой материал, который, как подразумевает название «Так говорил Заратустра», довольно индивидуален. Заратустра Ницше имеет мало с Заратустрой или, как его часто называют, Зороастром, который является историческим основателем древней веры зороастрийцев. Заратустра Ницше – вымышленный персонаж, он просто выражает идеи самого Ницше. Однако у двух Заратустр есть одна общая черта – у них есть послание для человечества.

Вступительная часть работы, озаглавленная «Пролог Заратустры», изображает, как он сходит с горы; это, безусловно, символично и должно быть как таковое. Заратустра пребывал на горе десять лет, размышляя и медитируя, и теперь его мудрость созрела, и он хочет поделиться ею с человечеством. По дороге вниз его узнает святой отшельник, который долгое время жил в лесу у подножия горы и запомнил, как годами ранее Заратустра поднимался на гору. Отшельник пытается убедить Заратустру не покидать горы: «Люди столь неблагодарны и растерянны. Не теряй время, бродя среди них; лучше быть отшельником и жить в лесу с птицами и зверями, забыть о мире людей и просто поклоняться Богу». Но Заратустра оставляет отшельника молиться в лесу, и, продолжая путь, говорит себе: «Возможно ли, чтобы этот святой старец в лесу не слышал ничего о том, что Бог умер?»⁵⁸

Оглушительная реплика о том, что Бог мертв, составляет одну из самых важных идей Ницше, и ее отголоски звучали весь двадцатый век, дав начало целому теологическому движению «смерти Бога». Ницше был первым, кто увидел, что Бога больше нет сверху, на небесах. На самом деле, он ясно увидел нечто, что с тех пор увидели многие другие люди, хотя некоторые все еще утверждают, что он совершенно не прав. Он увидел, что ортодоксальное христианское учение с его верой в личного Бога, Высшее Существо, Творца, и его доктриной греха и веры, оправдания и искупления, восстания из мертвых, мертво, окончено, потеряло смысл. Его заявление предвестило начало того, что некоторые обозначат как пост-христианскую эпоху. А если Бог мертв, мертво и христианское представление о человеке. Представление о человеке, как о падшем существе – существе, которое, будучи непослушным и греховным, нуждается в искупительной милости, существе, которое будут судить и впоследствии накажут, – больше не соответствует действительности. Все старые догмы отброшены.

Поэтому мы нуждаемся в новом представлении о том, кем и чем являются человеческие существа. Мы обнаруживаем себя во Вселенной без Бога – мы предоставлены самим себе – и, следовательно, должны попытаться понять себя заново. Мы больше не можем принимать готовые ответы. Мы обнаруживаем себя здесь и сейчас, посреди звездной вселенной, в которой мы окружены другими существами, подобными нам, с историей, которую мы оставили позади, и, вероятно, с будущим, которое нас ждет впереди, и каждый из нас должен задать себе – не кому-то другому,потому что никто не может этого сказать, – главный вопрос: «Кто я? Что я?»

Теперь, когда старые определения ушли в прошлое, нам нужно заново определить себя, открыть себя, узнать себя. Так или иначе, именно этим Заратустра занимался на горе. Он думал, размышлял и медитировал десять долгих лет, и теперь он знает, что такое человек, и несет послание о том, что он узнал, человечеству. Поэтому Заратустра приходит в город на опушке леса, входит в этот город и находит на площади толпу людей. Они собрались не для того, чтобы послушать его, – они даже не знали, что он идет. Они собрались посмотреть на странствующего канатоходца. Но, поскольку этот артист еще не появился, Заратустра, воспользовавшись возможностью, говорит с ними.

Человек – это то, что нужно превзойти

Его первые слова, обращенные к людям на базарной площади, и, через них, ко всему человечеству, таковы: «Я даю вам учение о сверхчеловеке. Человек – это то, что нужно превзойти». Затем он спрашивает: «Что вы сделали, чтобы его превзойти?» – под чем он подразумевает: «Что вы сделали, чтобы превзойти себя?» В этих словах Заратустры в прологе Ницше указывает, что эволюция никогда не останавливается. В процессе эволюции каждый вид существ создавал нечто, выходящее за свои пределы, давая начало чему-то высшему, чем он сам, на шкале эволюции – и нет причин предполагать, что этот процесс остановится на человеческих существах. Взгляд Ницше на эволюцию здесь довольно примитивен, но его не следует воспринимать буквально как заключение о достижении цели.

Как обезьяны создали человеческих существ, так и мы, совершив более дерзкий и грандиозный прыжок, должны теперь создать новый вид существ. Мы делаем это, превосходя самих себя, и, как продолжает Ницше, начинаем этот путь с того, что учимся относиться к себе с презрением, учимся быть разочарованными и неудовлетворенными собой. Только когда мы начинаем смотреть на себя сверху вниз, мы можем начать подниматься над собой и становиться выше, величественнее и благороднее, чем есть.

Нужно подчеркнуть, что сверхчеловек Ницше – это не результат эволюции, хотя бы отдаленно напоминающей цепочки Дарвина. Для Ницше сверхчеловек не создается автоматически, в результате общего слепого действия эволюционного процесса. Ницше проводит строгое различие между тем, что он называет Последним Человеком и сверхчеловеком. Последний Человек – это просто наиболее поздний результат общего, коллективного эволюционного процесса, а не высший вид. Сверхчеловек, напротив, будет результатом индивидуальных усилий человека для того, чтобы подняться, даже воспарить над собой. Именно на основе этого различия между Последним Человеком и сверхчеловеком Ницше способен отмежеваться от искусственных идей XIX века о человеческом прогрессе как непрерывном коллективном социальном развитии. Как считает Ницше, мы должны сами сделать для этого что-нибудь, это наш индивидуальный выбор.

Ницше не всегда высказывается по этому вопросу, но, по-видимому, он утверждает, что, в то время как дарвинистская эволюция коллективна, эта высшая эволюция, как я ее называю, индивидуальна. В его ярком видении человечество предстает как мост, протянутый над бездной между зверем с одной стороны и сверхчеловеком – с другой⁵⁹. Другими словами, он говорит, что, если мы хотим быть подлинным человеком, это подразумевает долю риска. Мы представляем собой нечто переходное, а не конечную точку. Следовательно, мы должны жить без защиты, даже жить в опасности. Мы не должны стремиться к уюту и комфорту. Мы должны жить для чего-то, не являющегося нами, если хотим быть подлинными. Это другое, ради чего каждой личности нужно и должно жить, – сверхчеловек.

Для Ницше поворотный момент, великий водораздел эволюционного процесса, проходит не между животным и человеком, но между человеком, который все еще является животным, и человеком, который является подлинным человеком. Это коренное различие: на самом деле, воззрения Ницше относительно того, что составляет человеческую природу, местами слишком радикальны и требовательны, чтобы буддист смог опираться на них. Он говорит, что на самом деле большинство человеческих существ – вовсе и не люди, а животные.

С точки зрения буддизма, человеческое измерение включает большой спектр развития в рамках самосознания или осознанности. Большинство человеческих существ регулярно мечутся между своей животной природой и состояниями ума, характеризующимися человеческими склонностями, а иногда и более возвышенными, целостными состояниями ума, которые традиционно ассоциируются с измерениями богов. Ницшеанское определение человечества намного уже и, несомненно, не слишком льстит среднему человеку. Людям не нравится слышать, что им не хватает подлинной человеческой природы.

Следовательно, неудивительно, что, когда Заратустра говорит с людьми на базарной площади о «сверхчеловеке», они просто смеются над ним и больше интересуются канатоходцем. Для Ницше в категорию настоящих людей, в собственно человеческое измерение, входят только философы, художники и святые. А сверхчеловек, несомненно, превосходит и их. Кауфманн, истолковывая Ницше, говорит о нем: «На самом деле он утверждает, что пропасть, отделяющая Платона от обычного человека, больше, чем разрыв между обычным человеком и шимпанзе»⁶⁰.

На самом деле, Ницше выделяет три категории. Первая – животное измерение, которое включает и большинство человеческих существ – человеческих существ лишь по наименованию, можно сказать. Вторая состоит из собственно человеческого измерения. А третья – это категория сверхчеловека. Ницше также говорит о том, что он называет «предварительных людей», которые, по-видимому, являются промежуточным звеном между человеческим измерением и измерением сверхчеловека: это те, кто склонны искать во всех вещах тот аспект себя, который нужно преодолеть. Однако он не дает ясного ответа на вопрос о том, как они отличаются от и без того узкой категории подлинных людей. Если сверхчеловек – это идеал Ницше, подлинные люди – те, кто к нему стремятся и вовлечены в процесс преодоления себя – то есть люди искусства, философы и святые.

Человек делает это, преодолевает себя, когда «отделывает свой характер»⁶¹. Под этим Ницше подразумевает, что мы не должны принимать себя как готовый продукт. Он сокрушается, что характеры большинства людей не особенно отделаны, почти как если бы они были фабричными изделиями или не более чем сырьем, из которого можно сформировать настоящий индивидуальный стиль. Он отстаивает ту точку зрения, согласно которой к жизни и характеру нужно относиться всего лишь как к сырью и создать из него что-нибудь.

Обычно мы считаем свой характер, темперамент, личные характеристики или качества данностью. Мы представляем, что зажаты в рамках того, что мы есть, на всю оставшуюся жизнь. Если мы склонны быстро впадать в гнев, то мы таковы, мы скованы этим. Если мы чувствительны или робки, опять же, такие уж мы есть, – как мы считаем, это ничем не отличается в принципе от того, что мы родились высокими или нет. Но согласно Ницше, мы, возможно, и сошли с длинной конвейерной ленты, заключающейся в нашей генетической наследственности и родительском влиянии, но нам еще предстоит долгий путь. Мы не готовый продукт. На самом деле, мы только в самом начале пути.

На самом деле, Ницше говорит, что мы должны работать над самими собой, создать себя, в каких бы условиях мы не оказались, как гончар создает нечто прекрасное из куска глины. Как можно взять тяжелую, липкую массу, погрузить в нее пальцы и начать придавать ей формы, так же можно и придать форму себе. Если вы начнете с того, что будете честны с собой и признаете, что так или иначе не имеете формы человеческого существа, вы можете начать лепить из этой грязной, бесформенной, напоминающей тесто массы нечто получше.

В качестве примера человека, который придал отделку своему характеру, Ницше приводит Гете. Гете, живший с 1749 по 1832 годы, был величайшим из немецких поэтов, выдающимся драматургом и новеллистом, а также мыслителем, ученым и мистиком, но Ницше особенно восхищало одно его качество – то, что он все время пытался создать что-то из себя. Он был – как мы уже отметили – личностью. Из его биографий, из записей его бесед явствует, что на протяжении всей своей долгой жизни, более чем восьмидесяти лет, он всегда работал над собой, точно также как работают над стихотворением, романом или научным трактатом. Это также было очевидно его современникам. Когда Наполеон впервые встретился с Гете, он воскликнул, довольно спонтанно: «Посмотрите, вот человек!» Принимая во внимание, что Наполеон к тому времени покорил Европу, а политический статус Гете был ничтожен (он был всего-навсего отставным министром маленького германского государства), это подразумевает, что Гете преуспел в главной цели своей жизни. Из малообещающей массы распущенных страстей и диких идей своего юношеского «я» Гете создал человека в самом полном и подлинном смысле, и именно это увидел в нем Наполеон.

Мы отметили, что Ницше пришел к идее сверхчеловека, размышляя над природой эволюционного процесса в целом. Согласно тому, как он понимал природу существования, жизнь – не только человеческая жизнь, но вся жизнь – это нечто, что должно постоянно преодолевать себя. Она никогда не удовлетворена собой. Она должна постоянно, на каждом уровне, выходить за свои пределы. Жизнь, можно сказать, – это процесс выхода за пределы самой себя.

«Воля к Власти»

Это внутренне присущее нам стремление – то, что Ницше называет Волей к Власти⁶². Это выражение, которое появляется в работах Ницше довольно поздно, подобно «сверхчеловеку», было во многом неверно понято и, к прискорбию, неправильно истолковано как несущее в себе подозрительные политические или даже милитаристские оттенки. Но под властью – с большой буквы «В» – Ницше понимает отнюдь не что-то материальное. Конечно, то, что он имеет в виду, не имеет ничего общего с политикой. Воля к Власти – это желание более полноценного, благородного и возвышенного существования, качественно новой жизни, нового ее измерения. И в особенной мере это стремление к достижению идеала сверхчеловека.

Ницше подчеркивает, что этот высший уровень существования достижим только в той степени, в которой оставлен позади, отвергнут, даже разрушен низший уровень существования. Это подводит нас к ключевому аспекту Воли к Власти и подходу Ницше в целом, который заключается в бескомпромиссном иконоборчестве. Ницше рассмотрел общепринятые ценности, общепризнанные идеи добра и зла, и довольно категорично и безапелляционно призывал к тому, чтобы выбросить их, подобно мусору. Иначе, утверждал он, невозможно создать сверхчеловека.

Поэтому Ницше крайне беспощаден и бескомпромиссен в порицании обычного человека и его потребностей, недостойных человека. Мы привыкли считать, что иудейские пророки – Амос, Иеремийя и Второисайя, например – были ужасны в своих обвинениях человеческого тщеславия, но они – сама кротость по сравнению с Ницше. Он призван сокрушить – как он это выражает – все старые скрижали закона. У него не было времени на современную культуру или цивилизацию в целом. Ницше, несомненно, самый разрушительный – в полном, буквальном смысле этого слова – критик того, что когда-либо создавала человеческая раса. Он всецело и полностью предан своему отрицанию человеческих существ, какими мы их знаем, всех их творений и воззрений. Он говорит просто, что все они должны уйти – не из одной личной неприязни, но просто потому, что они стоят на пути. Их нужно превзойти, они должны дать дорогу сверхчеловеку.

Ключевой чертой иконоборчества Ницше является то, что, отрицая существующие ценности и модели поведения, он отрицает не что-то внешнее по отношению к человеку. Вопрос не в том, чтобы отринуть ценности других людей, а в том, чтобы отринуть свои собственные. Именно себя мы должны превзойти. Именно с собой мы должны вести бескомпромиссную битву. Любовь Ницше к военной терминологии – еще один источник неверных толкований, но враг – это всегда мы сами.

Ницше и буддизм

В «Дхаммападе» мы обнаруживаем призыв самого Будды присоединиться к этой бескомпромиссной схватке: «Даже если некто победит тысячу человек в битвах тысячу раз, все же тот, кто покоряет себя, обрел более славную победу»⁶³. Но насколько далеко мы можем зайти в этом сходстве или даже сравнении учения Ницше и учения Будды? Ницше действительно знал кое-что о буддизме, но в его дни лишь немногие буддийские тексты были переведены, и он не знал достаточно даже для того, чтобы вывести какое-то уравновешенное суждение относительно буддизма. Например, он имел мало понятия о позитивном наполнении идеала состояния Будды, и в его представлении о сверхчеловеке мало такого позитивного наполнения. Это едва ли удивительно в свете того факта, что сверхчеловек Ницше – продукт его ума. Это творение блестящего интеллекта, обладающего прозрениями и интуицией гения, но это все же интеллектуальная интуиция, а не результат запредельного осознания. Следовательно, представление о сверхчеловеке ни в коей мере не равноценно представлению Будды о Просветленной человеческой природе.

Однако идея сверхчеловека определенно указывает в том же направлении, и веревка Ницше, натянутая над пропастью между зверем и сверхчеловеком, следовательно, в целом соответствует буддийскому пути, потому что этот путь – мы сами. Мы – не что-то застывшее, мы развиваемся и эволюционируем. Согласно буддизму, как и согласно Ницше, мы следуем этому пути, постоянно преодолевая себя и поднимаясь все на новый и новый уровень.

Если осмелиться, можно даже сказать, что Воля к Власти в целом соответствует Воле к Просветлению. Обе активны. Обе – мощные волевые устремления. Обе относятся не просто к размышлению о высочайшем достижимом идеале, но к его действительному достижению. Первый – это идеал сверхчеловека, в то время как второй – это, конечно, идеал состояния Будды, Высшего Просветления на благо всех живых существ. И достижение обоих идеалов требует преодоления нашей более узкой индивидуальности, наших низших «я», мелких ценностей, низменных идей любого рода.

Установив это очевидное сходство, мы можем отметить два столь же очевидных различия. Воля к Просветлению, бодхичитта, более альтруистична, в большей мере учитывает других, более универсальна⁶⁴. Это проявление в личности универсального, космического принципа. Конечно, Заратустра, который должен служить примером сверхчеловека, тоже хочет – по-видимому, это ключевой аспект его достижения – поделиться своей мудростью с человечеством. Но Воля к Власти по своей сути более индивидуалистична, чем Воля к Просветлению.

Второе отличие между учением Будды и идеями Ницше заключается в методе. Ницше подводит нас к необходимости неудовлетворенности собой и преодоления себя для того, чтобы создать сверхчеловека, с ослепительной ясностью, более, чем какой-либо другой западный философ или мыслитель. Но, к несчастью, ему не удается – как бы возвышенно он ни писал – показать нам, как это сделать. Он говорит: «Преодолей себя», – но ничего не говорит о том, как это сделать. У него нет практических инструкций – он только призывает нас к этому. Буддизм, напротив, будучи древней духовной традицией, обладает многими методами, упражнениями и практиками преодоления себя.

Это совершенно меняет дело. Не так уж и трудно увидеть, что кто-то болен, но лишь искусный врач может прописать метод лечения, который нужен для поправки. Ницше, несомненно, рисует мрачную и яркую картину болезни современного человечества, болезни, которая в каком-то смысле и есть человечество, и также дает точный диагноз. Затем он переходит к изображению сияющей и вдохновляющей картины пациента, совершенно восстановившего здоровье. Но он не предлагает ничего, что связало бы воедино эти две убедительные картины. Ницше не одинок в этом: почти вся западная философия страдает этим же недостающим звеном. Она полна абстрактных размышлений, и некоторые из этих размышлений, подобно ницшеанским, пульсируют интеллектуальной энергией, но ей обычно недостает какого бы то ни было практического содержания.

К счастью, в буддизме мы обнаруживаем не только абстрактный идеал, но и практические средства его достижения, предписанный нам образ жизни. Тем не менее, буддисты могут многому научиться у Ницше с его бескомпромиссным видением верно понятого человеческого идеала. Величественная перспектива Ницше в соотнесении с ясным путем практики и поддерживающих условий (сангхи) в буддизме дают нам возможность полного преображения человеческой природы, которого так жаждал Ницше. Это лишь один из путей, с помощью которых сотрудничество между западной философией и восточными духовными традициями может принести замечательные плоды.