Путь Бодхисаттвы: предварительные практики поклонения

Строго говоря, Путь Бодхисаттвы заключается главным образом в практике шести (или десяти) Совершенств (парамит), успешное достижение которых проводит его через десять последовательных этапов (бхуми) духовных достижений. Однако разрыв между нашей способностью понимать духовное учение и нашей силой практиковать его столь велик, что большинство тех, кто теоретически соглашается с превосходством Тайного Пути, не готовы к практике даже первой парамиты. Между жизнью в мирском или «духовном» индивидуализме, с одной стороны, и Запредельным путем Бодхисаттвы – с другой, Махаяна, следовательно, размещает ряд наставлений, цель которых – подготовить ум Бодхисаттвы (или, скорее, будущего Бодхисаттвы) к практике шести или десяти Совершенств. Обращаясь к Пути Бодхисаттвы в самом широком смысле, мы обнаруживаем, что, включая эти наставления, его можно разделить на три больших этапа (не стоит путать их с уже упомянутыми десятью бхуми, которые соответствуют парамитам). Эти этапы таковы: 1) Предварительные практики поклонения, известные в совокупности как ануттара-пуджа или Высочайшее Поклонение; 2) зарождение Мысли о Просветлении (бодхичиттопада), совершение Великого Обета (пранидхана) и получение убежденности в Просветлении (вьякарана) от живого Будды; 3) четыре карвы или способа поведения, третий и самый важный из которых – практика Совершенств (парамита-чарья). Прежде чем попытаться описать Шесть или Десять Совершенств, то есть сам Путь Бодхисаттвы, нашим долгом будет дать краткий обзор двух предшествующих этапов, то есть этапа Высочайшего Поклонения и этапа зарождения Мысли о Просветлении.

 

Под Высочайшим Поклонением понимается не только принятие почтительного настроя ума, но и восхваление практикующим состояния Бодхисаттвы в ходе своего рода ежедневной службы. Наш основной литературный источник, раскрывающий детали этой практики – вторая глава возвышенной песни Шантидевы, «Бодхичарья-аватары», работы седьмого века. Однакосамапрактикавосходиткглубокойдревности. На самом деле, подобно многим другим наставлениям, она была частью того огромного корпуса учений и методов, которые Махаяна унаследовала от Хинаяны и приспособила к своей собственной традиции. Цветы, светильники и благовония подносились Будде и при жизни, ему сознавались в проступках, а Брахма Сахампати побудил его повернуть Колесо Дхармы. На основе случаев подобного рода Хинаяна разработала простую ежедневную службу, которая и в наши дни произносится на пали и монахами, и мирянами в странах Тхеравады. Некоторые из используемых формулировок столь же древни, как и сам буддизм. Использование слова ануттара, «непревзойденный» или «высочайший», для ритуала Махаяны, вероятно, подразумевало сравнение с его более рудиментарным хинаянским оригиналом. Как описывает Шантидева, в Высочайшее Поклонение включается: 1) поклон (вандана) и почитание (пуджа); 2) обращение к Прибежищу (сарана-гамана); 3) признание грехов (пападешана); 4) сорадование заслугам (пуньянумодана); мольба (адхьесана) и применение (ячана); 6) перенос заслуг (паринамана) и покорение себя (атмабхавади-паритьяга).

 

1) Подобно своему тхеравадинскому коллеге, Бодхисаттва обычно читает свою дневную службу перед изображением Будды, сделанным из глины, дерева, камня, металла или даже драгоценностей. Этот образ помещается на алтарь храма или молельни, которая может быть и публичной, и частной. В целом Махаяна была склонна к тому, чтобы побуждать каждого серьезно настроенного монаха и мирянина (все они – потенциальные Бодхисаттвы) поддерживать в миниатюре личный алтарь в шкафу или на полке либо в его личных покоях, либо в лучшей комнате дома. Входя в алтарную, будущий Бодхисаттва кланяется таким образом, чтобы его пальцы ног, локти и голова касались земли одновременно. Более энергичная форма поклона – когда грудь также касается земли, так что тело верующего простирается у ног Просветленного. Соблюдение этого правила необычайно благотворно. Помимо того, что это разрушает или, по крайней мере, жестоко ранит естественную гордость практика, это делает его ум восприимчивым к духовным влияниям. Поэтому во всех ветвях буддизма простирания стали неотъемлемой частью не только религиозных, но и социальных обычаев. Посещая храм, ступу или дерево бодхи, верующий, вместо того, чтобы глазеть на них, как турист, должен проявить свое почтение в традиционной манере. Книги о буддизме, поскольку они представляют собой Дхарму, вторую из Трех Драгоценностей, должны почитаться подобным образом. Если верующему подают том писаний или канонический текст, верующий должен сразу же поднести его к голове. Такой текст никогда не носится под мышкой, не кладется на пол, не оставляется на столе разворотом вниз, не хранится между книгами нерелигиозного характера. Соответственные предосторожности предпринимаются в отношении изображений Владыки Будды. Миряне должны выражать почтение всем членам Сангхи, представляющей третью из Трех Драгоценностей, а также матери и отцу, мирским учителям и старейшинам. За исключением собственных духовных учителей, а они могут быть и монахами, и мирянами, члены Сангхи кланяются лишь тем, кто находится выше их на ступенях монашеского посвящения.

 

Посредством действий подобного рода, которые в традиционном буддийском обществе выполняются совершенно естественным образом, Махаяна стремится наполнить повседневную жизнь верующего ощущением почтения к священным предметам, и, следовательно, верой в символизируемую ими запредельную реальность, что является не только отправной точкой, но и постоянной основой его «продвижения». Однако в Хинаяне термин вандана включает не только поклоны, но повторение восхвалений Будде, Дхарме и Сангхе трех времен, то есть прошлого, настоящего и будущего. Это более широкое понимание находит отражение в махаянской практике повторения (на этом этапе или позже) гимнов, восхваляющих различных Будд и Бодхисаттв, и многие из этих гимнов необычайно красивы.

 

Под термином пуджа, который изначально означал только «почтение», нужно понимать совершение подношений. Эти подношения могут быть двух видов – материальные и ментальные. Среди материальных подношений самые важные – светильники, благовония, отрезы шелка, различные продукты и белые раковины. Каждое из них представляет – хотя эти символы ни в коей мере не являются неизменными – одну из пяти способностей чувств. Также часто подносятся цветы, фрукты, вода, сырые зерна и даже деньги. Хотя в некоторых ветвях Махаяны традиция приготовления материальных подношений стала, возможно, чересчур длительным, изощренным и даже дорогим занятием, принцип, лежащий в основе этой пуджи, вполне ясен: верующий сосредоточивает свои пять чувств на достижении Просветления. Во втором типе пуджи он делает шаг вперед и воображает, как он подносит Будде разнообразные редкие и драгоценные вещи, пока в конце концов не преподносит ему всю Вселенную. В некоторых ветвях Махаяны символический образ Вселенной, включая измерение богов, действительно помещается на алтарь. Совершая такие материальные и ментальные подношения, верующий размышляет о том, что Будда – это Светоч Трех Миров, что тело преходяще, а аромат добродетели невозможно превзойти. Все другие подношения делаются с мольбой, чтобы Будда принял их из сострадания к верующему.

 

2) Обращение к Прибежищу (сарана-гамана) означает, конечно, обращение к Прибежищу в Будде, Дхарме и Сангхе. Хотя даже тот человек, который не является буддистом, может в каком-то смысле уважать и почитать Три Драгоценности, принимать прибежище в них – прерогатива исключительно преданного и практикующего буддиста. Формальное прибежище, которое делает человека членом буддийского сообщества, можно принять, просто повторив за любым посвященным монахом формулы прибежища и пяти наставлений. Но действенное прибежище, по отношению к которому формальное – лишь внешнее выражение и символ, может принять лишь тот, кто осознает подлинную природу Тройной Драгоценности. Чем глубже это понимание, тем более действенным будет такое прибежище. Принятие прибежища в Тройной Драгоценности, следовательно, – не акт, совершаемый однажды и навсегда, а нечто, что растет с нашим пониманием буддизма. Прибежище обретает полноту, когда наше понимание буддизма становится совершенным, то есть когда мы обретаем Просветление. Потом, как ни парадоксально это звучит, обращения к прибежищу нет: Просветленный – свое собственное прибежище. Вероятно, именно потому, что Махаяна осознавала обращение к прибежищу как живой, растущий опыт, она сделала его неотъемлемой частью ежедневной практики будущего Бодхисаттвы.

 

Минимальную степень понимания, которой будет достаточно для того, чтобы принять действенное прибежище в Тройной Драгоценности, что естественно, трудно определить. Но можно, по крайней мере, с уверенностью сказать, что убежденность в том, что Будда достиг запредельного, Дхарма – средство достижения запредельного, а члены Сангхи, под которой в данном контексте понимается Арья-Сангха, обрели Запредельный Путь, является неотъемлемым элементом такого прибежища. Тот, кто отрицает (или хотя бы испытывает серьезные сомнения в этом) существование такого состояния, как Нирвана, возможность или желательность подобного обретения, что вполне естественно, не может принять прибежище в этом. То же самое можно сказать о тех, чье представление о Тройной Драгоценности совершенно ошибочно. Нельзя по-настоящему принять прибежище в Будде, если считаешь его аватарой Вишну, в Дхарме, если настаиваешь, что Будда верил в существование Бога-творца и неизменную бессмертную сущность или душу (атта). Понимание Тройной Драгоценности означает, что мы понимаем ее в соответствии с традицией. Мы не принимаем прибежище в своих личных суждениях.

 

Поскольку Махаяна обладает более глубоким пониманием Тройной Драгоценности, чем Хинаяна, естественно, что она придает более серьезное значение акту принятия прибежища. Для последователя Махаяны принятие прибежища в Будде означает принятие прибежища не в его нирманакае, а в его дхармакае. Подобно этому, прибежище в Сангхе означает, что мы принимаем прибежище не во Вступивших в поток, Однажды Возвращающихся, Невозвращающихся и Архатах (для Махаяны все это – типы духовного индивидуализма), а в Собрании Бодхисаттв. Однако нужно помнить, что подобные различия обусловлены, главным образом, стремлением Махаяны восстановить дух Изначального Учения. То, что это стремление по временам влекло за собой формальное отрицание определенных вероучительных категорий Изначального Учения, происходило потому, что, как подробно объяснялось во второй главе, эти категории лишились в руках хинаянских буквалистов большей части своего смысла. Вероятно, единственное реальное изменение, произведенное ими, заключается в добавлении в тибетских школах Махаяны четвертого прибежища, в ламе или гуру¹. Помимо этих различий в вероучении, все школы буддизма, принадлежат ли они к Большой Колеснице или к малой, соглашаются в признании первостепенной важности в жизни буддиста акта принятия прибежища. Поскольку человек состоит из тела, речи и ума, акт принятия формального прибежища, подобно совершению поклона, трехчленен, и каждая из формул прибежища повторяется трижды. Практически во всех буддийских странах принятие Трех Прибежищ и Пяти наставлений предшествует любой религиозной деятельности. В отсутствие этого ритуала ни одно буддийское мероприятие, публичное или частное, не может считаться полным. Прибежища обычно принимаются от бхикшу, вслед за которым верующий должен произнести формулы прибежища. В отсутствие бхикшу буддийское собрание может «вести» в принятии Трех Прибежищ любой старший последователь-мирянин. Считается, что будущий Бодхисаттва, поскольку он не является монахом, принимает Прибежища как часть ежедневной практики напрямую от самого Будды.

 

3) Признание грехов (пападешана) – еще один обряд, который возник на заре развития буддизма. В Виная-питаке раскаяние, в строгом смысле слова – открытие вины брату-монаху – это наказание за два класса нарушений, так называемые патидесания и пачиттия: монах, выслушивающий признание, увещевает согрешившего и просит его не повторять дурного поступка, и на этом дело заканчивается. Признания подобного рода обычно взаимны, поскольку старший исповедуется младшему, а младший – старшему. В странах Тхеравады монахи, которые провели свое «отшельничество сезона дождей» в одном и том же монастыре, или те, кто по какой-то причине жили вместе, все еще придерживаются древней традиции и просят друг у друга прощения за любые проступки, в которых они провинились за это время. Ученики, прощающиеся со своими наставниками, повторяют палийские строфы, прося прощения за все грехи, которые они совершили телом, речью и умом. Похожие строфы, на этот раз обращенные к Будде, обычно включаются в тхеравадинские молитвы, которые повторяют и монахи, и миряне. Перед лицом таких фактов вряд ли можно утверждать, как это делали некоторые, что признание грехов – ритуал, неизвестный Хинаяне. В то же самое время, приходится признать, что в современной тхеравадинской практике раскаяние, подобно многим другим обрядам, свелось к отстраненному формализму, из которого изгнана даже малейшая искра подлинного чувства². В проступках сознаются, если вообще сознаются, со знанием того, что они будут совершены сразу же за этим вновь. На практике это едва ли отличается от римского католицизма (хотя на уровне вероучения разница огромна), поскольку тхеравадины, принимая железный закон кармы во всей его непоколебимости, никогда не полагали, что признание грехов может быть средством избежать их естественных последствий. Однако то, к чему Хинаяна относится формально, в Махаяне становится глубинным духовным опытом – воплем, исторгаемым из глубины сердца, объятого жаром раскаяния. Как страстно восклицает Шантидева,

 

«каким бы ни был грех, что я, несчастное животное, в бесчисленном круге прошлых рождений или в этом рождении, объятый безумием, совершил, заставил других совершить или одобрил собственным бездействием, я признаю этот проступок и объят раскаянием. Что бы дурное я ни совершил, согрешив против Трех Драгоценностей, отца и матери или других старших действием, словом и мыслью, какое бы страшное преступление ни содеял, отвратительный грешник со многими пороками, о Наставники, я признаюсь во всем. Как мне укрыться от этого? Скорее спасите меня, или смерть возьмет меня слишком скоро, пока мой грех еще не потускнел»³.

 

Вероятно, только в некоторых формах простестантизма мы находим столь же сильное чувство раскаяния в грехах, как то, что захватывает буддийского поэта. Но грех, в котором обвиняет себя Шантидева – это, конечно, не первородный грех, а его собственные действия в этой и прошлых жизнях. Более того, в отличие от последователей определенных евангелических сект, верующий Махаяны не признается в своих грехах перед восхищенной аудиторией, не пытается убедить других считать его величайшим грешником из когда-либо живших. Он раскаивается перед Буддами и Бодхисаттвами, и цель этого раскаяния – осознать то ужасное воздаяние, которое, согласно закону кармы, неизбежно настигнет его в следующем мире. Это осознание подстегивает его духовные усилия и заставляет его искать помощи у членов запредельной иерархии. Хотя буддизм никогда не потворствовал патологической сосредоточенности на грехах, он, определенно, настаивает на том, что ясное осознание неблаготворного содержания нашего собственного ума, ощущение раскаяния в этом и решимость устранить дурное являются обязательным предварительным этапом духовной жизни. Раскаяние, как его понимает Махаяна, – это словесное выражение подобного настроя ума. Помимо того, что это полезно психологически, как средство помочь верующему

 

«…удалить из памяти следы / Гнездящейся печали»,

 

практика пападешаны – это, по сути, еще один метод, с помощью которого Махаяна пытается устремить его сознание в направлении Просветления.

 

4) Сорадование заслугам (пуньянумодана) по своему смыслу очень похожа на мудита-бхавану, третью из четырех брахма-вихар, описанных в разделе 17 первой главы. Но если мудита заключается в сорадовании мирскому благополучию и удаче других, пуньянумодана – это акт сорадования их духовным достижениям. Более того, очевидно, что первая практика предписывается как противоядие от зависти, но не менее очевидно, что цель второй практики нельзя объяснить подобным образом. Только человек очень странной психологической организации может вообще почувствовать зависть к настоящей святости другого⁴. Поскольку пуньянумодана следует непосредственно за пападешаной, эта практика, скорее, предназначена для того, чтобы противостоять чувству депрессии или отчаяния, в которые может погрузить верующего лицезрение чудовищности его собственных дурных деяний. Памятование о благих поступках других и возвышенных достижениях Архатов, Бодхисаттв и Будд может помочь упрочить эту колеблющуюся, если не поколебленную, веру в возможность вести духовную жизнь здесь, на земле. Последователю напоминают, что, сколь бы глубоко он ни погрузился в пучину мирского существования, его призывают голоса сострадания, к нему тянутся сострадательные руки, и с этой помощью он рано или поздно высвободится и достигнет Дальнего Берега. Как вид сверкающих снежных вершин Гималаев вдохновляет альпиниста, когда он отправляется из базового лагеря, как вид золотых крыш Поталы, сияние которых далеко различимо в тумане, вдохновляет и укрепляет измученного паломника в Святой Город Лхасу, так и размышление о могучем великолепии Будд и их Сыновей возвышает сердце приверженца Махаяны. Тот факт, что пуньянумодана следует непосредственно за пападешаной, можно, помимо прочего, назвать хорошим примером необычайной сбалансированности методов, используемых Великой Колесницей ради духовного благополучия ее последователей.

 

5) Под мольбой (адхьесаной) и просьбой (ячаной) подразумевается не обращение за материальными благословениями или за духовными дарами, которыми проситель будет наслаждаться в одиночестве. Это та же просьба, с которой спустя пять недель после Высочайшей Победы коленопреклоненно обратился к Просветленному Брахма Сахампати – мольба повернуть на благо всех живых существ Колесо Дхармы. Следуя древней традиции, упомянутой в «Махапариниббана-сутте», где повествуется о «последних» днях Будды и о том, как Владыку просили оставаться на земле до конца кальпы, последователь Махаяны, согласно Шантидеве, также призывает Просветленных не уходить в паранирвану, «иначе мир ослепнет». Однако мы не должны делать вывод из этого обряда, что без такой мольбы и обращения Шакьямуни или любой другой Будда вселенной останется в бездействии. Сострадание, динамический аспект мудрости, проявляется спонтанно, изливается во всей полноте в то мгновение, когда обретается Просветление. Мольба Брахмы Сахампати была не столько причиной для проявления сострадания Будды, сколько объективным поводом для его сошествия в мировую систему, которой, как считалось, руководило это божество. Буддам не нужно напоминать об их долге. Мольба и просьба – в реальности средство усилить желание самого верующего, чтобы средства обретения Просветления распространились повсюду. Несомненно, на этом этапе, пока предварительные практики поклонения еще продолжаются, было бы смехотворно выражать свое собственное намерение проповедовать Дхарму всей вселенной. Его жгучее желание – чтобы все живые существа получили возможность слышать Истину, – следовательно, принимает форму призыва к Просветленным не погружаться в абсолютную безмятежность чисто запредельного состояния индивидуального освобождения, а оставаться из сострадания вечно активными спасителями человечества.

 

Этот обряд, на самом деле, с какой-то точки зрения является защитой махаянского представления о Нирване от хинаянского. Он может служить напоминанием о том, что тот, кто лично еще не способен проповедовать Дхарму, может сделать это, способствуя публикации писаний, распространению бесплатной буддийской литературы и проведению лекций и проповедей тех членов Сангхи, которые, не будучи еще Буддами, по крайней мере, прошли немного дальше по пути, чем он сам. Если говорить очень просто, адхьесана и ячана – это энтузиазм в распространении Дхармы.

 

6) С переносом заслуг (паринамана) и покорением себя (атмабхавади-паритьяга) мы достигаем кульминационного момента предварительных практик поклонения. Посредством пяти предыдущих обрядов верующий накопил определенное количество того, что с формальной точки зрения известно как пунья. Каждый сознательный поступок тела, речи и ума производит определенный результат, випаку. В случае с поступками, коренящимися в жадности, гневе и омрачении, этот результат приносит страдание; если речь о поступках, берущих начало в противоположных состояниях ума, он приятен. Ни награда, следующая за «благими» деяниями, ни наказание, которое настигает за «дурные», не обязательно проявляются сразу. Пунья, скорее популярное, нежели философское понятие, представляет собой, так сказать, духовную прибыль, отложенную на наш счет благими деяниями, пока кармические и иные факторы не позволят нам «обналичить» ее в форме счастья – либо здесь, на земле, либо в одном из небесных планов. В определенных буддийских кругах это понимание способствовало тому, что духовная жизнь свелась к некой бухгалтерии, цель которой – обеспечить, чтобы во время смерти на счету верующего было достаточное количество пуньи для оплаты счастливого перерождения.

 

Такие грубые, буквальные представления о пунье были распространены и в Древней Индии. Есть история об аскете-джайне, который, решив вернуться к мирской жизни, продал пунью, накопленную в результате аскез, а на выручку основал свое дело. Последователи Махаяны тут же использовали саму буквальность представления как средство достижения собственной цели. Пунья, соглашались они, – своего рода личная собственность, заслуги можно накопить, ими можно уравновесить убытки в форме грехов, их можно продать. Но, как любую личную собственность, заслуги можно и отдать. Пунья, полученная в результате благого поступка, к примеру, постройки храма или подношений Сангхе, может быть сознательно передана любому человеку или группе людей. Это двойственное представление о пунье, индивидуалистическое, но не-индивидуалистическое, со временем широко распространилось, и в наши дни перенос заслуг (паринамана) – популярный обряд не только в махаянских, но и в хинаянских странах. Но если в последних он обычно используется как средство выражения любви к покойным родственникам, в первых он считается мирским намеком на самый возвышенный духовный идеал. Завершая свою ежедневную практику актом альтруизма, посредством которого все заслуги, полученные от ее выполнения, передаются другим живым существам, последователь Махаяны, по сути, предчувствует тот высший акт запредельного альтруизма – окончательное отречение от личного освобождения, – которым он со временем триумфально закончит свой путь Бодхисаттвы.

 

Однако отречение от «моего» невозможно без отречения от «я». Верующего призывают отказаться не только от собственности, но и от себя. Вместе с переносом заслуг (паринамана) должно произойти покорение себя (атмабхавади-паритьяга). Тот дух, который вдохновляет верующего, когда он завершает предварительные практики поклонения, подготовит его ко второму великому этапу, этапу принятия Мысли о Просветлении, что Шантидева воспевает в строфах непревзойденной красоты:

 

Какое бы Благо я ни обрел, совершая все это, да успокою я и облегчу (посредством этой Заслуги) все страдания и печали живущих!

Да стану я подобным исцеляющему снадобью для больных! Да стану я врачом для них и буду лечить их, пока они вновь не станут здоровы!

Да облегчу я страдания от голода и жажды реками пищи и питья! Да стану я сам пищей и питьем (для голодных и жаждущих) на протяжении бесчисленных веков голода! Да смогу я без промедления услужить им многочисленными и разнообразными предметами и вещами!

Я отрекаюсь от тел, удовольствий и всех моих Заслуг в прошлом, настоящем и будущем, дабы все живые существа могли достичь Блага: я не желаю (владетьвсемэтим).

Отдатьвсе – вотчтотакоенирвана. Если мне нужно все отдать, лучше поделиться этим с живыми существами.

Я посвятил свое тело благополучию всех существ. Они могут постоянно поносить меня, смешать меня с грязью, они могут играть моим телом, насмехаться надо мной и состязаться в унижении меня, да, они могут и умертвить меня. Я отдал им свое тело, так зачем мне об этом заботиться?

Они могут заставить меня принести им счастье. Пусть никто никогда не пострадает от меня!

Еслиунихестьгневныеили дружелюбныемыслипоотношениюкомне, дастанутэтисамыемыслисредствомобретениявсего, чегоонижелают!

Те, кто поносят меня, причиняют мне вред, глумятся надо мной, – пусть они обретут Просветление!

Да стану я защитником беспомощных! Да стану я проводником странников! Да стану я подобным лодке, мосту и броду для всех, кто желает пересечь (поток)! Да стану я светильником для нуждающегося в свете! Да стану я постелью для того, у кого ее нет! Да стану я рабом для желающего раба! Да стану я для всех существ чинтамани (философским камнем) и бхадрагхатой (сосудом для лотереи, горшком удачи), действенным заклинанием и мощной целебной травой! Да буду я для них кальпа-врикшей (деревом, исполняющим желания) и кама-дхену (коровой, дающей все, что попросят)!

(«Бодхичарья-аватара», iii, 6–19. ПереводХараДайяла)^5.

Обзор буддизма: идеал Бодхисаттвы

Обзор буддизма: идеал Бодхисаттвы, Сангхаракшита.

1. Объединяющий фактор
2. Бодхисаттва или Архат?
3. ПутьБодхисаттвы: предварительные практики поклонения
4. Мысль о Просветлении
5. Шесть Совершенств
6. Десять Совершенств и десять уровней

Скачать бесплатно книгу на PDF: «Обзор буддизма: идеал Бодхисаттвы»