Это строки из «Дхаммапады», древней и глубоко почитаемой антологии строф, которая стала первым буддийским текстом, переведенным с оригинального пали на европейский язык (в данном случае – латынь). Для буддийских писаний свойственно заимствование разнообразных иллюстраций, метафор, сравнений и притч из повседневной жизни в Индии, и именно так происходит в этой строфе из «Дхаммапады», которая взята из главы под названием «Цветы», названной так, потому что в каждой строфе упоминается цветок какого-то вида или цветы в целом в качестве иллюстрации.

Любой, кто жил в Индии или в любой из буддийских стран Юго-Восточной Азии, знаком с вечной картиной, упоминаемой в этой строфе: монах, идущий собирать милостыню в деревню. Я сам был в подобной ситуации, когда был бродячим монахом и пешком переходил с места на место. Но достаточно часто я видел это и со стороны, и опишу это с точки зрения наблюдателя. Обычно монахи выходят за милостыней очень ранним утром, потому что в Индии нет традиции есть в середине дня. Люди едят то, что мы назвали бы обедом, примерно в девять утра, и это обильная пища состоит главным образом из риса. После этого – по крайней мере, в деревнях – люди отправляются на работу в поля и не возвращаются домой поесть до пяти-шести часов вечера. Поэтому, если монах хочет наполнить чашу, он должен отправиться в путь на рассвете, покинув монастырь и молча двигаясь среди пустынных улиц, ненадолго останавливаясь у каждого дома.

В буддизме принято, что во время этого обхода для сбора подаяний, как это называют, монах должен просто тихо останавливаться у каждой двери со своей чашей для подаяний, ни о чем не прося. Но люди обычно высматривают в это время, не идут ли монахи, поэтому, к примеру, ребенок вбегает в дом и говорит: «Мама, здесь монах», – и мама говорит, – «Хорошо, попроси его подождать». Затем она быстро зачерпывает немного риса и карри и откладывает их, чтобы положить в чашу монаха. Затем монах читает строфы благословения на пали, и уходит, чтобы остановиться у двери следующей хижины.

Идея заключается не в том, чтобы получить всю пищу в одном доме, но в том, чтобы взять везде понемногу. В Индии даже в наши дни индийские садху следуют этому обычаю. Он называется мадхукари бхикса, что означает «собирать подаяние, как пчела собирает мед». Как пчела берет немного пыльцу из каждого цветка, так и монах принимает немного пищи в одном доме, немного – в другом, пока у него не будет достаточно, чтобы ему хватило на день.

Пища – лишь одна из четырех вещей, которых, как традиционно говорится, монах может ожидать от покровителей-мирян. Эти четыре вещи, требуемые или необходимые для жизни, таковы: во-первых, еда, во-вторых, одежда, особенно в форме шафрановых одеяний, в-третьих, кров, будь это временная хижина, монастырь или нечто среднее, и, в-четвертых, лекарства. Когда монах проходит посвящение, ему говорят, что это все, чего он должен ожидать от мирян, и все, что он может от них принять.

Идея заключается в том, что монах или монахиня – то есть, человек, посвятивший себя религиозной жизни – должны принимать от поддерживающих их мирян только то, что необходимо для того, чтобы они могли практиковать медитацию, учиться и учить Дхарме и продвигаться вперед на пути к Просветлению. Неизбежно, спустя две с половиной тысячи лет истории буддизма добавилось еще несколько вещей к этому списку того, что необходимо. Самое важно дополнение, – это, вероятно, книги: в современные времена собрание нескольких книг чаще всего считается жизненно необходимым.

Но буддийские монахи все еще ведут в целом чрезвычайно простую жизнь, принимая пищу один или в крайнем случае два раза в день, живя довольно скромно в домиках или хижинах, имея минимум одежды (чего достаточно в тропических странах) и самые простые лекарства. Иногда эти лекарства, как говорят, делаются из галлов и коровьей мочи. Это не так странно, как может показаться: из коровьей мочи можно извлечь аммоний, который полезен во многих отношениях. Многие буддисты принимают коровью мочу, так сказать, с религиозным рвением, и утверждают о ее целительных силах. Действительно, один очень ортодоксальный монах из Шри-Ланки, с которым я регулярно переписывался, написал мне, когда я однажды лежал в постели больной в Бенаресе, и строго-настрого порекомендовал мне принять коровью мочу, уверяя меня, что, если я сделаю это, я никогда в жизни больше не заболею. (Я не внял его совету, потому не могу за это поручиться).

Но люди на Западе часто говорят: «Хорошо, все это замечательно. С точки зрения монаха все здорово устроено: он получает пищу, одежду, кров, возможно, в прекрасном монастыре, лекарство, если он болен. Его всем обеспечивают, и он может в тишине заниматься учебой, медитацией, литературной работой или молитвами, – тем, что, по его мнению, лучше ему подходит. Но что он делает взамен?»

Традиционный ответ на этот вопрос таков: ничего. Он получает все необходимое и абсолютно ничего не делает в ответ. Никто даже не ждет от него ничего взамен, и монаху не приходит в голову, что он должен что-то давать в ответ. Все, что вы даете монахам или монахиням, дается на поддержание сангхи, а не в качестве платы за учение. Соответственно, учение не дается в ответ на эту поддержку. Монах принимает то, что ему нужно, а отдает то, что имеет, но между этими двумя вещами нет связи, нет соответствия между тем, что вы даете, и тем, что вы получаете, нет отношений, основанных на взаимной выгоде. Вы не думаете о том, чтобы перевести то, что вы даете, в такое же, эквивалентное количество того, что вы должны получить. Вы отделяете одно от другого. Когда вы можете дать, вы даете. Когда вы нуждаетесь, вы принимаете. Нет и речи о заключении сделки. Как пчела принимает пыльцу из цветка, если она ей необходима для того, чтобы сделать мед, не причиняя цветку никакого вреда, так и монах тихо и мягко принимает то, что ему нужно, не причиняя никакого вреда деревне. В обоих случаях эксплуатация отсутствует.

Следовательно, такова в идеале природа отношений между мирянами и «аскетами и браминами», которые Будда называет последними в перечислении шести видов отношений, которым Сигалака, как и все мы, должен уделять внимание. Но, возможно, эти отношения – самые непонятные для нас среди прочих: западные буддисты обычно не размышляют о традиционном противопоставлении монахов и мирян, хотя, возможно, легче рассматривать это как различие между полностью вовлеченными и частично вовлеченными членами сангхи, которое мы рассматривали в одной из предыдущих глав. Но есть и еще один аспект этой строфы «Дхаммапады», который в большинстве переводов недостаточно ясен, но он расширяет смысл того, что сказано, за пределы отношений монахов и мирян. Это касается слова «монах».

Первая проблема заключается в том, что в буддизме это слово не имеет ничего общего с западным представлением о монахе. Эта проблема еще более усугубляется тем, что именно словом «монах» передается обычно слово «бхиккху», в то время как в этой строфе упоминается не слово «бхиккху», а слово «муни». В некоторых контекстах под «муни» имеется в виду монах в смысле «бхиккху», но не всегда. «Муни» - это, по сути, мудрец, святой или отшельник. Будда именуется не только «Буддой», ему принадлежит много других титулов, среди которых – Шакьямуни, «мудрец из племени Шакья». «Муни» также связано со словом «мауна», что на санскрите, как в современных языках северной Индии, означает «тишина». То есть «муни» - это тот, кто пребывает в тишине или даже тот, кто соблюдает обет тишины. Такое двойственное значение слова "муни" некоторые переводчики передают как «безмолвный мудрец».

Это сочетание значений отражает интересную взаимосвязь идей: оно предполагает, что «молчание» и «мудрость» идут рука об руку, что мудрец много не говорит. Мудр ли он, потому что молчалив, или молчалив, потому что мудр, или и то, и другое одновременно, трудно сказать. В любом случае, очевидно, что мы здесь говорим не просто о монахах. Становится еще очевиднее, что значит «муни», когда мы принимаем в расчет, что эти строфы – очень древние, одни из самых ранних (как и некоторые отрывки «Сутта-Нипаты») среди всех буддийских писаний. Некоторые ученые полагают, что «муни» – то слово, которым буддисты называли ученика Будды, который сам обрел Просветление. Согласно этой теории, слово «архат» – обозначение этого идеала, которое стало столь привычным, – появилось позднее.

Следовательно, мы можем говорить о более широком, всеобъемлющем значении этой строфы, заменяя строку «так и монах пусть проходит по деревне» словами «так и мудрец пусть живет в мире». Таким образом, то, что кажется запретом, ограниченным кругом тех, кто, по крайней мере, формально является монахами, становится применимым ко всем, кто живет в мире. То, что это так важно, поскольку это устанавливает фундаментальный принцип нравственной и духовной жизни, который заключается в том, что мудрый человек не использует никого и ничто. Может показаться, что понять это очень просто, но если тщательно и систематично применять это на практике, результаты на самом деле будут далеко идущими.

Если мы мудры, мы берем у общества, у других, у нашего окружения то, что нам объективно нужно для того, чтобы поддерживать жизнь, работать и развиваться духовно. Но мы не причиняем вреда отдельным людям, обществу в целом и окружающей среде. И мы отдаем, что можем. Каким бы нереалистичным не казался этот идеал, время от времени мы находим его отражение в реальных работающих отношениях, и нет причины, по которой нельзя было бы воплотить его в контексте любого рабочего окружения. Более того, принцип отсутствия эксплуатации распространяется намного дальше сферы экономики. Он обладает психологическими и даже духовными последствиями, которые могут распространяться на всю сферу личных отношений, особенно на более личные отношения.

Мы не просто решаем из прихоти, что кто-то нам нравится. Нам нравятся люди, потому что они удовлетворяют определенную потребность, которая у нас есть, – потребность, которую мы обычно не осознаем, хотя можем осознать ее, если попытаемся. Если мы не попытаемся осознать, каковы наши собственные потребности, мы, скорее всего, рационализируем нашу симпатию к человеку: мы говорим, что кто-то нам нравится, потому что они внимательны и добры, или любят животных, как и мы, или точно так же заинтересованы в буддизме. Но за этими рациональными восхвалениями часто действует нечто другое. Возможно, этот человек удовлетворяет нашу потребность во внимании, психологическую потребность быть в самом центре происходящего. Пока эта потребность сохраняется в нас, мы будем продолжать стремиться к ее удовлетворению. И, если мы получаем от кого-то нужное нам внимание, очевидно, что мы захотим продолжения этих отношений.

Но как мы собираемся убедиться в том, что они действительно продолжатся? Большинство из нас, осознаем мы это или нет, обнаруживает, что наилучший способ сделать это – выяснить, в чем нуждается другой человек, и удостовериться в том, что этот человек также удовлетворяет свою потребность. Например, им может сильно недоставать внутреннего достоинства, что проявляется в жадном стремлении к тому, чтобы их ценили. Сосредотачиваясь на этом, мы начинаем говорить: «Какой ты чудесный писатель – мне бы так обращаться со словами» или «Ты на самом деле нарисовал это сам? Как тебе удалось достичь такого волшебного эффекта?» Мы даем им то, в чем, как мы ощущаем, они нуждаются, чтобы они стали зависимы от нас из-за того удовлетворения, которое мы им даем, точно так же, как сами становимся зависимыми от них из-за удовлетворения наших собственных потребностей. В двух словах, совместно мы создаем отношения взаимной зависимости и эксплуатации. Заключается бессознательная сделка – это основа большинства человеческих отношений. Поскольку весь процесс более или менее бессознателен, ни один участник сделки не задается вопросом, обоснованна ли эта потребность, или это искусственная и нездоровая потребность, которой было бы лучше не потворствовать. В такой ситуации отношения, скорее всего, либо заканчиваются катастрофой, либо превращаются во все более скучные и рутинные.

Означает ли это, что мы никогда не должны искать в другом человеке удовлетворения своих потребностей? Разве у нас нет некоторых здоровых психологических потребностей? Ответ на этот вопрос находится в той же самой строфе из «Дхаммапады». Да, у нас есть оправданные потребности – материальные потребности, психологические потребности, духовные потребности, – но мы должны удовлетворять их, как пчела берет пыльцу из цветка, не эксплуатируя человека, который удовлетворяет эти потребности.

Есть два вида потребностей. Под влиянием первого вида мы бессознательно вовлекаемся в ситуацию взаимного использования. Другой вид потребностей – те, которые более сознательны, более осознанны. Это не погоня за сделкой, но все углубляющийся дух взаимного даяния, без какой бы то ни было мысли об обратной прибыли. Это случается в отношениях родителей и детей, если они удачны. Родители охотно отдают себя детям, не думая о том, вознаградят ли дети их позднее за усилия. Подобно этому, дети отдают все, что могут, своим родителям, не задумываясь обо всем, что сделали для них их родители, а просто отдавая им это, потому что они их любят.

Принцип отсутствия эксплуатации и взаимной щедрости – это ключ к философии Будды в том, что касается личных отношений, будь это политические, религиозные, экономические, религиозные или более близкие личные отношения. Это принцип, примером которого являлся сам Будда. Он провел сорок пять лет, пешком путешествуя по северо-восточной Индии и проповедуя. Все, что он получал от других людей, – один прием пищи в день, несколько ярдов желтой ткани, маленькую хижину неподалеку, возможно, в чьем-нибудь саду, которую он занимал иногда, и время от времени – лекарство.

То, что он брал, было бесконечно мало. Но то, что он отдавал, неисчислимо: на самом деле, его природа – то, что нельзя измерить или сделать предметом сделки. Его дары – сострадание, понимание, симпатию, мудрость, наставничество, любовь – по самой своей природе можно отдавать, лишь не думая о вознаграждении. Он был совершенным примером своей философии личных отношений. Он брал лишь то, в чем нуждался, он отдавал все, что должен был отдать. Философия, противоположная этой, – своего рода ментальность лавочника, проклятие человеческой расы. И во всех наших отношениях мы можем выбрать между двумя этими отношениями.