Как можно предположить, исходя из предыдущего раздела, общее описание Тантры дать сложнее, чем любой другой школы буддизма. Для этого существуют и внешние, и внутренние причины. Для начала, Тантра, поскольку она сосредоточивается не на теоретических обобщениях, а на деталях практики, была и во многом остается не экзотерическим, а эзотерическим учением, которое веками сохранялось исключительно посредством устной традиции и тщательно скрывалось от любопытства профанов. Материал для написания истории эзотерического движения, вполне очевидно, будет очень скудным, если он вообще есть. Даже когда начинают появляться письменные источники, они оказываются не слишком полезными с исторической точки зрения. Кроме того, факт в том, что тантры и дополняющие их тексты, которые по количеству соперничают даже с вкладом ранних школ, большей частью не изучены в современное время, и нам доступны обычно лишь некоторые разрозненные фрагменты. А поскольку язык тантр и даже самих их названий часто символичен, даже публикация всего свода тантрической литературы для всеобщего прочтения в отсутствие устной традиции не поможет нам выбраться из затруднительного положения. Более того, как прекрасно показал Лама Анагарика Говинда^¹, биографии тантрических учителей полны эпизодов, которые нужно истолковывать не буквально, а символически. Без необходимого «ключа», который обычно обнаруживается в определенных высокоэзотерических формах йоги, невозможно быть уверенным, с каким планом действительности мы имеем дело, историческим или метафизическим. Опять же, поскольку Тантра главным образом сосредоточивается не на теории, а на практике, мы не можем прибегнуть к обобщениям, которые в случае с другими школами позволяют нам описать десять веков философского развития на таком же количестве страниц. Чем более абстрактен вопрос, тем легче он поддается сжатию, а когда речь идет о конкретике, о частностях, сложности с кратким изложением пропорционально возрастают. В свете этих обстоятельств даже такой поверхностный обзор, какой был дан относительно сутр, шастр и ачарьев предыдущих школ, в случае с тантрическим буддизмом невозможен. Все, что мы можем предложить в этом разделе, – упоминание о нескольких самых выдающихся и редко оспариваемых фактах касательно его происхождения и развития. В следующем разделе мы попытаемся обратиться к некоторым из его особых черт.

Мы не раз упоминали, что главное внимание Тантра уделяет Методу. Как только мы пытаемся исследовать истоки тантрического буддизма, снова всплывает этот факт. Подобно почти всем сутрам Махаяны, тантры провозглашаются Словом самого Владыки Будды. Прежде чем опровергнуть нелепость этого утверждения, мы должны принять во внимание два факта. К одному из них мы уже обращались в связи с вопросом об относительной подлинности писаний Хинаяны и Махаяны, другой связан с тем фактом, на который мы только что ссылались. Прежде всего, как мы предупреждали ранее, нельзя априори выдвинуть возражение относительно того, что любая индийская традиция, буддийская или небуддийская, не передавалась устно пятьсот или даже тысячу лет. Память индусов была и в традиционных кругах все еще остается необычайно цепкой, они вполне способны передавать на протяжении сотен поколений учения, которые среди менее одаренных людей были бы утрачены за десять. То обстоятельство, что тантрические учения не записывались в течение тысячи лет после паранирваны Благословенного, следовательно, вовсе не опровергает их фундаментальной подлинности. Во-вторых, те, кто испытал это сам, знают, как сложно практиковать успешно любую медитацию, даже самую элементарную, просто следуя указаниям письменного текста, каким бы детальным он вначале ни показался. Характеры и обстоятельства будущих практиков йоги столь разнообразны, столь отличаются, что даже самый исчерпывающий трактат не сможет отвечать всем их особым потребностям. Поэтому во всех буддийских школах наставления в медитации давались устно – традиция, которую Махаяна продолжает вплоть до наших дней. Письменные наставления, скорее всего, служили не руководством для новичков, а памяткой для посвященных. Чем глубже мы погружаемся в историю буддийской литературы, тем скуднее становятся эти написанные или записанные наставления, и, напротив, чем ближе мы подходим к современности, тем более многочисленны и обширны они оказываются. Несмотря на их многословие во всем, что имеет отношение к Учению, и Палийский канон Тхеравады, и классические сутры Махаяны странным образом хранят молчание по отношению к Методу, особенно в том, что касается практики медитации. Однако мы знаем, что сам Будда имел привычку наставлять своих учеников в использовании особой камматтханы и спрашивать их время от времени об успехах в практике. Если не предположить, что все эти наставления утрачены, а в этом случае трудно объяснить удивительную духовную жизнеспособность буддизма, мы можем лишь заключить, что они существовали бок о бок с экзотерической традицией как эзотерическая часть, которая главным образом сосредоточивалась на правильной передаче техники различных форм медитации. Эта традиция, не будучи включенной в канонические тексты, постепенно проникала в комментирующую и толковательную литературу, как на пали, так и на санскрите, и в конечном итоге стала относительно открытой в тантрах.

Хотя дхарани и мантрами изобилуют последние главы многих махаянских сутр, особые тантрические труды не появляются еще примерно девять веков после паранирваны Просветленного, то есть до начала пятого столетия н. э. Их продолжают с неустанным рвением создавать почти пять веков, и конец наступает только с фактическим исчезновением буддизма с индийской земли. Самая ранняя и, вероятно, самая авторитетная из тантр – «Татхагатагухьяка» или, как ее чаще называют, «Гухьясамаджа», труд, который в Непале, Тибете и Монголии до сих пор окружается высочайшим почтением. Огромная разница между буквальным смыслом и символической интепретацией уже самого названия этой тантры может служить примером того, о чем уже упоминалось, – трудности и даже опасности попыток дать обобщенный обзор тантрической литературы без опоры на устную традицию. Если мы доверимся санскритским словарям (а ученые обычно вполне доверяют им), «Гухьясамаджа» нужно будет перевести как «тайное собрание» или даже «тайное общество», и оба эти эквивалента покажутся жадным ушам постороннего полными намеков самого подозрительного рода. Согласно символической интепретации, «Гухьясамаджа» означает эзотерическую (гухья) интеграцию (самаджа) тела, речи и ума с телом, речью и умом Татхагаты, то есть с его нирманакаей, самбхогакаей и дхармакаей, посредством определенных, чрезвычайно сложных йогических практик, описанных в тантре. Одна из самых высокоэзотерических практик или, скорее, ряда практик, заключается в создании запредельного тела, в котором после достижения Высочайшего состояния Будды Бодхисаттва продолжает существовать на благо всех живых существ. Однако нет недостатка в тех, кто, не обладая устной традицией и обманувшись грубой буквальной интерпретацией голых слов тантрического текста, громогласно порицают «извращенность» и «аморальность» школы буддизма, которая его создала! Как можно ожидать, многочисленные тантры, которые были созданы после «Гухьясамаджи», предназначались для удовлетворения различных потребностей самых разнообразных последователей. В соответствии со степенью реализации, которую дарует их практика^², они разделяются обычно на четыре основных класса или, если быть более точным, уровня, соответственно известные как Крия, Чарья, Йога и Ануттара-тантры. «Гухьясамаджа» – это труд четвертого, высочайшего класса, Ануттара или «Непревзойденных» тантр. Как и другие школы, тантрический буддизм пострадал от тяжелых литературных потерь во времена мусульманского вторжения в северную Индию, и, без сомнения, многие тантры погибли в огне Наланды. Однако многие уцелели и все еще доступны либо на санскрите, либо (это более частый случай) в тибетском переводе. Помимо самих тантр, существуют различные околоканонические тексты, известные как садханы, которые описывают правильный порядок поклонения определенной запредельной форме. Эти тексты очень и очень многочисленны. Работы преимущественно теоретического плана хотя и не отсутствуют вовсе, но сравнительно немногочисленны: тантрические ачарьи были не столько авторами шастр, сколько практиками определенной тантры или группы тантр.

Обычно перечисляются восемьдесят четыре сиддхачарьи или, более кратко, сиддхи или Совершенных, как называют тантрических адептов, но это число не стоит принимать буквально, поскольку в писаниях это число часто умножается в сотни и тысячи раз, особенно когда речь идет о группе людей. Как стоило ожидать, все сиддхи появляются на протяжении тех же пятисот лет, когда создаются тантры, то есть с начала шестого до конца одиннадцатого века н. э. В отличие от ачарьев Мадхьямики и Йогачары, которые были монахами, Совершенные обычно отказываются не только от монашеских обетов, но и от обычных условностей социальной жизни. Более того, в то время как буддийская ученость и духовность ранее была практически монополией тех, кто, подобно Нагарджуне, Арьядеве, Васубандху и Асанге, родился в семьях брахманов, сиддхи часто принадлежали к самым отсталым и презираемым сообществам и представителям тех профессий, которые при брахманизме подразумевали изгнание из общества. Однако некоторые из самых известных, к примеру, Индрабхути, Падмасамбхава, Наропада и Адваяваджра, были, несмотря на все свое презрение к условностям, чрезвычайно учеными людьми и составили различные труды, аналогичные шастрам других школ. Но, вероятно, самой характерной и, несомненно, самой привлекательной литературной формой, которую использовали сиддхачарьи, была доха, рифмованный куплет в фольклорной форме, который скорее пели, нежели декламировали, и в котором глубочайшие истины выражались точным и обычно понятным языком на благо широкой аудитории. Эти дохи, хотя часто они были самодостаточны по смыслу, могли объединяться в серию, наподобие рубаятов персидских поэтов. Самое известное собрание – собрание Сарахапады, раннего и, вероятно, самого известного из Совершенных, хотя многие из его последователей, к примеру, Тиллопада, Шантипада, Канхапада и Куккурипада, также достигли мастерства в таких сочинениях. Благодаря взаимосвязям между школами, о которых мы уже упоминали, в дополнение к сиддхам мы обнаруживаем группу ачарьев, которые, формально принадлежа к другим школам, не только овладели тантрическими учениями, но и изложили их в своих трудах. Так, Шантаракшита, мадхьямико-йогачаринский автор энциклопедической «Таттвасамграхи», написал «Таттвасиддхи», своего рода философскую защиту тантрических практик, а Арьядева, ученик Нагарджуны, был, хотя и согласно оспариваемой традиции, автором «Читтавишуддхипракараны», еще одного классического труда того же рода. Даже такие ачарьи, как Нагарджуна и Асанга, которым не приписывается никаких трудов собственно тантрического рода, включаются в тантрическую линию на тех основаниях, что они передавали учение устно.

Помимо Сарахапады, самые важные из сиддхачарьев с исторической точки зрения – Падмасамбхава, который познакомил с Тантрой Тибет, а также Ваджрабодхи и Амогхаваджра, которые сделали ее известной в Китае. О первом из них, который почитается в Тибете как «Гуру Ринпоче» или «Драгоценный Учитель», известно немногое, поскольку его «биография» состоит скорее не из исторических фактов, а из символических событий. Его имя, означающее «Лотосорожденный», отсылает к традиции, согласно которой он не был рожден от отца и матери в человеческой форме, а возник посредством призрачного рождения (один из четырех типов рождения, признаваемых буддизмом) в чашечке лотоса на озере на северо-западе Индии. Это озеро в наши дни часто отождествляют с тем, что отражает Золотой Храм в Амритсаре, священном городе религии сикхов. Вероятно, все, что можно достоверно утверждать о Падмасамбхаве, – что он жил в восьмом веке, был современником Шантаракшиты и что его вклад в религиозную жизнь Тибета, где он провел лишь восемнадцать месяцев, был столь огромен, что вплоть до наших дней он почитается «основателем» школы Нингма в этой стране. Он смог оказать на нее столь большое влияние не только потому, что был ученым и Просветленным, но и потому, что, будучи одним из величайших мастеров йоги, когда-либо известных в Индии, обладал необычайными сверхъестественными силами. Благодаря его вкладу Нингма, Старая Школа, называемая так за приверженность к старым, несовершенным переводам тантр, и в наши дни является одной из важнейших религиозных основ Тибета, где, уступая и в числе, и в престиже школе Гелуг, она все еще пользуется значительным влиянием. Один из главных источников ее силы заключается в том, что она успешно позаимствовала из добуддийского культа Бон ряд местных традиций.

Иногда между нингмапинцами и гелугпинцами проводят различия на тех основаниях, что первые являются тантриками, а вторые – нет. Этосерьезнаяошибка. Цонкапа, основатель школы Гелуг, считал Тантру кульминационной фазой буддизма, и этого мнения с той поры придерживаются и его последователи. Ритуалы и медитация Гелуг почти полностью являются тантрическими. В действительности разница между двумя школами заключается в интерпретации. Определенные тантры рекомендуют, если обратиться к буквальному смыслу текста, использование вина и сексуальных контактов в ритуальных целях, как действенную опору для обретения Просветления. Согласно Нингме, такие предписания нужно воспринимать буквально, но гелугпинцы утверждают, что их нужно толковать символически, что они относятся не к действиям тела, а к йогическим практикам. Хотя в пользу и тех, и других можно привести много аргументов (этот вопрос крайне важен), без сомнения, практические последствия буквального прочтения этих предписаний Нингмой были часто удручающими. Аморальность не только оправдывалась, но и становилась философией, древняя традиция целомудрия священства была прервана, монах опустился до домохозяина, а буддизм в целом и выполнение тантрических ритуалов в частности свелся не к методу обретения Просветления, а к средству обеспечения семьи.

Другие два ачарьи, Ваджрабодхи и его ученик Амогхаваджра, почти столь же важны в истории китайского буддизма, как Падмасамбхава в истории тибетского. Ваджрабодхи был брахманом из южной Индии, а Амогхаваджра считается уроженцем Шри-Ланки. Они вместе прибыли в Китай с южной оконечности Индии, вероятно, из Малабара, в 719 г. Ваджрабодхи умер в 730 г., переведя несколько тантр и дхарани на китайский. Его работу продолжил Амогхаваджра, который после смерти учителя провел несколько лет в Индии и Шри-Ланке, собирая тексты различных тантр, и возвратился вместе с ними в Китай в 746 г. До своей смерти в 774 г. он занимался переводами, не менее 108 из которых, большей частью тантрического характера, нашли себе место в китайской Трипитаке. Влияние Амогхаваджры на Двор было огромным, и именно он под покровительством Императора ввел ежегодный ритуал почитания усопших, позже ставший одним из самых популярных праздников в Китае. Школа, которую основали Ваджрабодхи и Амогхаваджра и первым и вторым патриархами которой они являются, стала известна как «Чженьянь» или школа «Истинного Слова» (мантры), и школа Ни Цзяо Цзун, Школа Тайного Учения. Среди учеников четвертого патриарха, Хуэй Го, был удивительно одаренный японский монах Кобо Дайси, который в 806 г. познакомил с этой школой Японию, где она стала известна как Сингон-сю, японский эквивалент Чженьянь-цзун. После Тибета и регионов, зависящих от него в культурном отношении, Япония, вероятно, является самым важным центром тантрического буддизма в наши дни, а Сингон-сю никогда не сдавала свои позиций как одна из самых больших и влиятельных школ тибетского буддизма. Благодаря благопристойности, внутренне присущей дальневосточным последователям этой школы, Тантра утратила большую часть сексуального символизма, и в результате в Китае и Японии ее учения избежали неверных толкований в этой сфере по сравнению с остальными странами.

Прежде чем завершить этот раздел, нужно упомянуть о четырех основных ответвлениях школ, на которые, как утверждают, делилась изначальная индийская тантрическая традиция. Они известны соответственно как Мантраяна, Ваджраяна, Калачакраяна и Сахаджаяна. Вероятно, точнее описать эти разновидности не как отдельные школы Тантры, а как последовательные фазы ее развития. Термин Мантраяна, по-видимому, происходит от необходимости выделить ту ветвь Махаяны, которая отстаивала повторение мантр как главное средство достижения Просветления, от той, которая продолжала подчеркивать роль практики парамит. «Эта… школа Мантраяна Махаяны, – говорит Шаши Бхусан Дасгупта, – по-видимому, была первым этапом тантрического буддизма, из которой все дальнейшие ответвления Ваджраяны, Калачакраяны, Сахаджаяны и т. д. возникли в более позднее время»^³. Тем не менее, как и в случае с китайской и японской ветвями Тантры, термин Мантраяна продолжал использоваться в качестве совокупного обозначения не только первого, но и более поздних этапов тантрического движения и иногда используется в таком качестве и в наши дни.

Ваджраяна – это этап полного развития, когда то, что ранее было родственными тенденциями, сливается в определенные линии мысли и действия, когда множество на первый взгляд разнородных учений и методов сплетаются воедино в сложную, но хорошо упорядоченную систему: это норма Тантры. Ваджра, что буквально означает «удар молнии» или «алмаз», – это самый широкоупотребительный тантрический синоним для шуньяты. Следовательно, термин Ваджраяна указывает на колесницу, яну, посредством которой достигается Просветление. Эта интерпретация подтверждается Индрабхути, царским сиддхачарьей, который говорит: «Тот, кто вступает на путь Ваджраяны, перейдет на другой берег великого океана этого мира относительности, который полон потоков умопостроений»^⁴. Однако теоретической основой Тантры, как будет показано в следующем разделе, является концепция существования, согласно которой Реальность не только запредельна явлениям, но имманентно присутствует в них. Абсолютный Ум, как к этому времени вряд ли нужно напоминать, отражается во всех вещах, равно как и все вещи отражаются в Абсолютном уме. Для того чтобы укрепить свое осознание этой истины, последователи Ваджраяны ставили «ваджра» не только в их особом методе достижения Просветления, но и в каждом из сопутствующих терминов. Поэтому духовного учителя называли ваджрачарьей, колокольчик в руках у практика – ваджрагхантой, позу медитации – ваджрасаной и т. д.Используя материальные и иные приспособления садханы в целях священнодействия, то есть с полным осознанием их запредельного значения, на что указывает приставка «ваджра», садхака мог, как утверждала Ваджраяна, реализовать свою собственную сущностно запредельную природу, обрести запредельное тело (ваджракаю) и преобразиться в запредельное существо (ваджрасаттву). Среди этих сопутствующих факторов упоминался сексуальный акт с девственницей, что называлось ваджраканьей. Это важное дополнение метода Ваджраяны, согласно которому осознавание запредельных «соответствий» страстей преображало их из помехи в опору в достижении Ваджрабодхи, снова станет объектом нашего внимания в следующем разделе.

Как Калачакраяна вообще стала считаться отдельным этапом в развитии Тантры и уж тем более – отдельной разновидностью школы, в свете наших настоящих знаний не очень ясно. Согласно Шаши Бхусану Дасгупте, единственная отличительная черта «Калачакра-тантры» – единственного известного представителя данного класса – это ее внимание к контролю жизненных ветров (праны и апаны) и результатов, которые при этом достигаются, и цитируемые им тексты убедительно доказывают, что термин «кала-чакра», буквально означающий «Колесо Времени», синонимичен праджня-упае, тому нераздельному единству мудрости и сострадания, которое составляет сущность Просветления и реализацию, являющуюся целью Ваджраяны. Над Тантрой, как и над каждой другой школой, со временем нависло то «гравитационное поле» буквалистического прочтения, о котором мы говорили ранее. Священнодействие превратилось в сосредоточенность на ритуале в уничижительном смысле слов; тантрические ритуалы стали выполняться механически, то есть выполняющий их не осознавал их запредельный смысл.

Сахаджаяна, по-видимому, была протестом против такого вырождения. «Сахаджа» означает нечто естественное или врожденное в противовес искусственному или приобретенному, и Сахаджаяна называется так, во-первых, потому что она стремится к реализации подлинной внутренней природы «я» и вещей, а, во-вторых, потому что она верит в то, что лучший метод для этого не в препятствовании человеческой природе, а в следовании ей. Поэтому

«защитники школы Сахаджаяна полностью сосредоточились на своем протесте против формальностей жизни и религии. Истина – то, что никогда не может быть обнаружено посредством лишь жестких практик и дисциплины, нельзя постичь ее, много читая и философствуя, постясь, совершая омовения, возвдвигая образы, поклоняясь богам и богиням, а также бесчисленным иным принадлежностям ритуалов и обрядов, предписываемых Ваджраяной; ее нужно открыть внутри себя, будучи чуждым всем условностям, посредством инициации в Таттву и практики йоги. Это делает позицию последователей Сахаджи отличной от последователей Ваджраяны в целом»^⁵.

Хотя мы говорили о Сахаджаяне как о протесте против буквалистической интерпретации Тантры, где и в каких обстоятельствах возник этот протест, в настоящее время нельзя сказать. Вероятно, будет точнее считать его сопутствующим тантрической традиции в целом. Сахаджаяна представляет собой не столько этап в развитии Тантры, сколько постоянное осознание ею чисто инструментальной функции и относительной ценности ее собственных, особых методов. Во многом в силу этого осознания эти методы безупречно действуют и в наши дни.

1 См. его интервью о «Тибетской книге великого освобождения» и особенно – биографию Падмасамбхавы. Журнал «Маха Бодхи», т. 62 (август 1954 г.), с. 295–304.

2 Это одно из объяснений. Есть и другие.

3 «Введение в тантрический буддизм» (Боулдер и Лондон, 1974), с. 51-53.

4 «Джнянасиддхи», xi, 8.

5 Там же, с. 69.

Обзор буддизма: школы Махаяны

Обзор буддизма: школы Махаяны, Сангхаракшита.

Скачать бесплатно книгу на PDF: «Обзор буддизма: школы Махаяны»