Введение
Буддийский монах Нагарджуна жил примерно через шестьсот лет после паринирваны Будды, во втором или третьем веке нашей эры. Для многих буддистов он является величайшим из индийских учителей Махаяны. Будучи оригинальным мыслителем, он стал автором «Мадхьямака-карики» (Коренные строфы о Срединности), основополагающего текста школы Мадхьямаки, а также популяризировал писания Праджняпарамиты или Совершенства Мудрости. Работа, на которой основана эта книга, «Раджапарикатха-ратнамала», или «Драгоценная гирлянда советов царю», – одна из менее известных работ Нагарджуны. Лаконичная, понятная и вдохновляющая, она является шедевром толковательной литературы Махаяны. Она касается двух определяющих, нераздельных аспектов жизни Бодхисаттвы, а Бодхисаттва – это идеальный буддист Махаяны. Эти два аспекты – это глубинная Мудрость, которая постигает истину пустоты, и безграничное сострадание, которое побуждает человека к деятельности на благо других. На самом деле «Ратнамала» – справочник по Махаяне, руководство в традиции Махаяны и путеводитель по жизни в согласии с принципами Махаяны. Труд посвящен безымянному царю, предположительно принадлежащему к династии Сатавахана в Южной Индии.
Тема «Драгоценной гирлянды» – это связь между практикой нравственности и обретением мудрости, и на протяжении этого труда Нагарджуна раскрывает эту связь с нескольких разных углов, в основном в соответствии с различными традиционными формулировками, такими, как десять наставлений в нравственности, шесть совершенств и пятьдесят семь ошибок, которых следует избегать. В ходе этого исследования он дает царю советы по целому ряду вопросов, касающихся нравственности, и именно на этом аспекте его советов царю и основана книга.
Тексты Махаяны, вероятно, не первые, к которым, естественным образом, обратится буддист, ищущий совета по вопросам нравственности. Среди разнообразных писаний и комментариев, доступных нам, кажется, более очевидно обратиться к писаниям раннего буддизма, многие из которых ясно и бескомпромиссно предписывают этическое поведение, которое помогает достичь Просветления. Однако Махаяне есть что сказать по этому поводу, и, хотя может показаться странным, что совет, данный монахом царю около двух тысяч лет назад, применим к современной жизни, слова Нагарджуны на самом деле чрезвычайно полезны для любого, кто стремится жить жизнью буддиста в наши дни.
Основной принцип нравственности, согласно Махаяне, – помогать другим, в то время как воззрение Хинаяны (как махаянисты называли раннюю форму буддизма) заключалось в том, что практика нравственности совершается главным образом в качестве упражнения в развитии сохранении позитивных состояний ума. Махаяна не противоречит этой точке зрения, но просто подразумевает чистосердечную заботу о других в качестве более позитивной мотивации, чем забота о собственном состоянии ума. Еще одно утверждение Махаяны касается того, что нравственное поведение укоренено в Совершенной Мудрости, и в то же самое время развитие мудрости возможно лишь на основе нравственной жизни. Эти взаимные отношения – контекст, как сказали бы последователи Махаяны, в котором стоит рассматривать практику нравственности. Следовательно, совершенно естественно, что в «Драгоценной гирлянде» Нагарджуна, прославленный толкователь Совершенства Мудрости, снова и снова возвращается к рассмотрению основ нравственной жизни и практики. Но, прежде чем рассмотреть то, что он говорит по этому вопросу, нам, возможно, стоит спросить, откуда мы знаем, что он говорил. Откуда к нам пришли эти строфы и как они до нас дошли?
Устная передача и современная историческая наука
В то время как Будда учил исключительно изустно, и его учения сохранялись в качестве устной традиции четыре столетия, прежде чем были записаны и позже стали известны как Палийский канон, ко времени Нагарджуны письмо было общеупотребительным. Работа Нагарджуны была сочинена как литературный текст, краткий труд, посвященный конкретному человеку и имеющий форму письма. Нагарджуна писал на санскрите, но текст, на котором основан данный комментарий – перевод с тибетского. Это требует некоторых объяснений.
Тибетский буддизм – это по сути великолепный и сложный буддизм династии Пала в северо-восточной Индии, дополненный влияниями из центральной Азии
Тибетский буддизм, который также распространился в Монголии, Сиккиме, Бутане и Лхадаке – одна из трех главных исторических форм буддизма, которые процветают и в наши дни. К другим относятся буддизм юго-восточной Азии (который можно обнаружить в Шри-Ланке, Бирме, Таиланде, Камбодже и Лаосе) и китайско-японский буддизм (обнаруживаемый в Корее и Вьетнаме, равно как и в Китае и Японии). Каждая из этих форм – продолжение индийского буддизма с определенного исторического момента его развития, которое продолжалось, пока не было искоренено в стране зарождения завоевателями-мусульманами в двенадцатом веке. На самом деле, важное положение, которое работы Нагарджуны заняли в тибетской литературе, – это свидетельство неразрывной связи между тибетским буддизмом и его индийскими предшественниками.
Тибетский буддизм – это по сути великолепный и сложный буддизм династии Пала в северо-восточной Индии, дополненный влияниями из центральной Азии. Передача буддизма из одной страны в другую не была перемещением артефакта из одного места в другое. Индийские буддисты, попадая из субтропических равнин и лесов Бенгалии и Бихара через огромную преграду Гималаев на заледенелые, обветренные плато Тибета, приносили с собой не только предмет, но и свою практику и учение. Это было подобно миграции живого вида, который продолжает точно передавать свои определяющие черты из одного поколения в другое, в то же время медленно адаптируясь к новому окружению и со временем создавая отдельный вариант изначального вида.
Посредством различных школ, посредством выдающихся личностей учителей, таких, как Миларепа и Цонкапа, тибетский буддизм внес свой оригинальный вклад в развитие буддизма, имевший большую ценность на протяжении его истории, в то же время, сохраняя сущностные черты индийской Махаяны. В своей монашеской организации и учении тибетский буддизм продолжает школу Сарвастивады древней буддийской Индии. Что касается практики тантризма, он сохраняет живую традицию символических ритуалов и эзотерических медитаций сотен различных линий индийских йогов и знатоков, а в текстах, которые он использует, тибетский буддизм сохраняет писания, привезенные из Индии, с великой степенью точности. Санскритские буддийские писания, если они вообще существуют, чаще всего очень искажены, но тибетские переводы очень точно воспроизводят оригинал.
Во всех буддийских традициях существует понимание, что самостоятельное прочтение труда на самом деле не принимается в расчет
Существует и еще одна причина доверять тибетскому переводу. Хотя текст – литературный труд, перевод, который мы будем использовать, основан на устной передаче, что подразумевает не только передачу текста, но и его объяснение. Если вы сами читаете текст, он может оказаться не слишком осмысленным, в то время как если вы достаточно удачливы, чтобы с ним вас познакомил компетентный учитель, вы, скорее всего, глубже поймете, о чем он. Поэтому в тибетском буддизме вошло в обычай обращаться к тексту, идя к гуру или учителю, который способен объяснить и истолковать его в свете того, что он знает о вашей собственной практике буддизма. Однажды вы, возможно, в свою очередь будете объяснять текст собственным ученикам, и таким образом сущностный смысл текста сохраняется в линии передачи.
Если непрерывность линии передачи нарушается, как иногда случается, верное истолкование может быть вообще утрачено, и его нужно будет открывать заново. В случае с некоторыми совершенно элементарными работами это, возможно, не столь важно, но если труд серьезен или сложен для понимания, что, несомненно, справедливо и по отношению к некоторым местам нашего текста, правильная интерпретация текста становится очень важной. Во всех буддийских традициях существует понимание, что самостоятельное прочтение труда на самом деле не принимается в расчет. Например, перед моим монашеским посвящением меня спросили, какие тексты конкретно я читал и изучал в сотрудничестве с учителем, и именно эти тексты были засчитаны мне как прочтенные в каком бы то ни было точном смысле. Такое отношение – наследие древнейших времен, и сама «Драгоценная гирлянда» была составлена для подобного изучения. Она написана не для неподготовленного читателя. Это содержательное преподнесение идей Махаяны, подходящее для устного объяснения таким учителем, каким являлся сам Нагарджуна.
Но если лучше всего положиться на интерпретацию учителя, какова роль ученого в расширении нашего понимания подобного текста? В любом обсуждении развития буддийских представлений есть, по крайней мере, два различных взгляда: современной исторической науки, с одной стороны, и традиционного буддизма – с другой. Традиционная индийская и тибетская точка зрения заключается в том, что учения Махаяны были переданы во всей их полноте, в точности как они выражены в сутрах Махаяны, самим Буддой. Но считается, что ко времени Нагарджуны, примерно спустя семьсот лет после смерти Будды, они исчезли из виду и должны были быть возвращены к жизни и в некоторых случаях открыты заново мастерами Мадхьямики и Йогачары. С точки зрения современной исторической науки, тем не менее, Будда не мог передавать сутры Махаяны, определенно не в той форме, в которой они дошли до нас. Возможно, некоторые слова, сказанные им, и некоторые учения из тех, что он давал, и содержали семена, которые в дальнейшем разрослись в Махаяну, но современные историки сочтут, что Нагарджуна взрастил эти семена и создал из них нечто, чего до того нельзя было предугадать. Историки не примут утверждения Махаяны, что Нагарджуна лишь вернул к жизни учения, которые уже процветали в изначальных проповедях Будды.
Эти две точки зрения явно противоречат друг другу, но это не означает, что одна верна, а другая неверна. Срединный путь заключается в том, чтобы должным образом оценить каждую. Очевидно, что невозможно принять утверждение, что сутры Махаяны были переданы Буддой в том самом виде, в каком они дошли до нас. В то же время, важно признавать, что они действительно полно отражают дух изначального учения Будды, хотя и появляются в другой форме в более поздние времена. В Палийских текстах, несомненно, можно увидеть не только семена, но и вполне явное провозглашение учений, которые появятся в более полном виде позже, в традиции Махаяны.
Эта проблема возникает, когда человек изучает любой буддийский текст, даже сутры Палийского канона, которые, как традиционно утверждают буддисты Тхеравады, в буквальном смысле являются словом Будды. Редко можно сказать, даже относительно них, в какой мере можно считать их действительно словами Будды, а в какой мере это – более поздние обработки его оригинального послания. По всей вероятности, такие тексты, как «Удана» или «Сутта-нипата», как ничто иное, близки в буддийском каноне к тому, чтобы передать нам то, что говорил Будда и как он говорил это, но работы, чья литературная форма дает понять, что они появились позже, могут отражать дух учений Будды столь же точно. Граница между духом учения и его буквой крайне тонка, и в то время, как историческая наука очень полезна в исследованиях «буквы» текста как такового, руководство учителя приближает нас к духовному смыслу текста. Это процесс, который имеет место, когда кто-то, кто постиг дух учения, пытается передать это учение. Так, в «Драгоценной гирлянде» мы можем сказать, что Нагарджуна взращивает семена, которые уже присутствуют в сутрах Совершенства Мудрости (Праджняпарамиты) и Сутре десяти ступеней («Дашабхумике»), на благо его аудитории, царя, и придает новую форму глубинному духу этих учений. Изучая классику тибетской буддийской литературы, к которой относится «Драгоценная гирлянда» Нагарджуны, мы, следовательно, становимся намного ближе к основному потоку учений индийской Махаяны и практике, чем могло бы показаться нам на первый взгляд.
Причины быть нравственным
Мы можем быть уверены, что слова, приписываемые Нагарджуне, на самом деле принадлежат ему, и что «Драгоценная гирлянда» дает нам подлинное описание общения между учителем и его царственным учеником. Не стоит и говорить, что нет особого царского пути к совершенной мудрости: сам текст с очевидностью доказывает нам, что, подобно всем остальным, царь нуждается во внимании к своей нравственной жизни, если хочет стать действительно мудрым. Нравственная жизнь главным образом заключается в развитии сострадания, а сострадание, в глазах буддизма Махаяны, неотделимо от мудрости, поскольку они – два крыла, посредством которых может взлететь птица Просветления. Помимо великого множества особых советов царю по поводу того, как жить нравственно, Нагарджуна делает различные предположения, почему нужно это делать. Они разбросаны по всей «Драгоценной гирлянде», как будто царя снова и снова нужно вдохновлять или побуждать к большим усилиям. Нагарджуна использует метод кнута и пряника: с одной стороны, он отмечает, что нравственное поведение является основой мудрости, что искусные действия ведут к счастью, в этой жизни или в следующей, с другой стороны, он горько предупреждает о непостоянстве жизни и серьезности последствий неискусных деяний. Искусное поведение, таким образом, показывается как путь к мудрой и счастливой жизни, а также как способ избежать боли и несчастий. Далее следует краткий обзор размышлений Нагарджуны о необходимости нравственной жизни и природе воздаяния за нее.