Эти последние четыре события ума, анияты – апатия, беспокойство, первоначальное применение ума и устойчивое применение ума – по сути, не поддаются классификации, то есть их нельзя отнести к обязательно позитивным, негативным или нейтральным, определяющим объект и так далее.

Дремота (или апатия) (миддха)

…Ночью сон уместен для укрепления способности тела выполнять благие задачи… Негативный аспект сна, который эмоционально загрязнен, заставляет нас страшиться благих задач, которые должны быть выполнены^¹.

Еше Гьялцен

Миддха – это такое состояние, которое возникает у нас после плотного обеда. Это преимущественно физическое состояние, но, конечно, оно отражается на уме и может быть как положительным, так и отрицательным, в зависимости от обстоятельств. Если ум в дремотном состоянии, он может обратиться к чему угодно. Что касается Просветленного ума, согласно традиции Тхеравады, Архат подвержен апатии, миддхе, но не его умственному эквиваленту, тхине^².

Состояние апатии или дремоты, несомненно, подразумевает потерю энергии: поскольку мы находимся в заторможенном, даже пассивном состоянии, нас сносит в направлении наших естественных склонностей, будь они благи или дурны. В медитации это может подразумевать отвлечение на внутренние объекты, от объекта медитации. Можно подумать, что медитация в любом случае основана на уходе внутрь себя, но на самом деле она подразумевает, что все наши энергии направлены на один объект «вне нас». Состояние апатии противоположно этому, потому что возвращает нас к себе.

Хотя нельзя сказать, что сонливость всегда сопровождается потерей энергии. Это состояние восстановления. Мы ощущаем дремоту, идем спать – и в результате вскакиваем с постели готовыми к чему-то благому и с радостью беремся за него. К несчастью, бывает и обратное: мы можем пробудиться в свежем, обновленном негативном состоянии ума или в негативном состоянии, заключающемся в нежелании пробуждаться вообще.

Конечно, различия между людьми особенно очевидны, когда речь заходит о моделях сна. Некоторым людям нужно спать дольше, чем другим. Некоторым нравится вставать рано, в то время как другие – совы от природы и более активны поздно ночью. Некоторые люди дольше пробуждаются от сна, чем другие, они могут быть медленнее в реакциях, несколько менее точны и бодры. Одна определенная модель сна сама по себе не более добродетельна, чем другая. И даже внутри собственной модели мы по временам нужно учитывать разные обстоятельства. Если мы были чрезмерно активны, и наша система нуждается в покое, нежелание выбираться из постели может быть естественным и здоровым. Без сомнения, нет особой добродетели в том, что вам нужно меньше сна, чем другим. Решая, сколько времени для сна нам нужно, стоит принимать в расчет свое телосложении, темперамент и возраст. Учитывая все это, мы должны быть способны вставать после пробуждения со здоровой и оптимистической устремленностью жить дальше с позитивной энергией.

Конечно, спать – значит видеть сны, а сновидения – это одна из возможностей оставаться в контакте с творческой частью нашего ума. Если мы слишком заняты абстрактными идеями и исключаем деятельность, которая задействует воображение, то половина нас словно умирает. Возьмем, к примеру, Чарльза Дарвина. Конечно, он ни в коей мере не был нетворческим или механическим собирателем научных данных, и в юношеском возрасте, очевидно, ценил поэзию, но когда после двадцати пяти или тридцати лет напряженной научной работы он однажды открыл Шекспира, он к своему ужасу, обнаружил, что совершенно не способен наслаждаться поэзией. Он просто утратил эту способность и, по-видимому, так и не смог обрести вновь.

Эта односторонность представлена в работах Уильяма Блейка тем, что он называет Призраком, разумом, оторванным от чувства (в то время как чувство, оторванное от интеллекта, он называет Эманацией). Согласно Блейку, главные примеры Призрака можно было найти в научном и философском сообществе того времени; он цитирует Бэкона, Локка и Ньютона. Другими словами, наука и философия не отражают всего человека. Естественное выражение целостного человеческого существа – это Воображение, которое постигается лишь в единстве Призрака и Эманации.

Когда мы начинаем духовную жизнь, нам нужно вовлечь эмоции в духовную практику и объединить собственный интеллект с эмоциональной жизнью. Для человека, управляемого блейковским Призраком (и это название кажется вполне уместным), характерно то, что они довольно эффективно прокладывают себе дорогу умом во всех отношениях, даже в чувствах – что означает, что им легко их симулировать. Если вы принадлежите к этому типу, вместо того, чтобы пытаться отстраненно работать над развитием своей эмоциональной половины, лучше, вероятно, немного полежать, ничего не делая, подремать, поспать, даже посмотреть сны – пока подлинные чувства не начнут всплывать на поверхность. Тогда можно перейти к работе над развитием этих чувств, может быть, посредством занятий искусством или практикой поклонения.

Может быть полезно изучить Блейка, особенно его так называемые «Книги Пророчеств», потому что их нельзя свести к четкой системе, они содержат противоречия, которые нельзя примирить. На самом деле, это часть их послания: Призрак не может все держать под контролем. Пытаясь распутать клубок блейковского символизма, Призрак поражает сам себя: если вы хотите, чтобы каждый символ и каждое предложение обладали одним определимым значением и одним определимым отношением между каждым символом и утверждением, вас ждет большое разочарование. Но если вы просто погрузитесь в поэзию и проникнетесь ее непосредственным эмоциональным воздействием, общее направление смысла работ Блейка станет вполне ясным.

У меня было подобное ощущение, когда я впервые начал изучать дисциплины Тантры. Мне очень хотелось синтезировать их все в одну ясную, всеохватную систему, но я обнаружил, что это просто невозможно. Как ни организуй материал, всегда остаются нестыковки то в одном месте, то в другом. В конце концов, я пришел к выводу, что это в некотором смысле сделано намеренно. Нельзя получить всеобъемлющего представления о Тантре. Но если вы примете тот факт, что можно лишь частично охватить ее взором, и привнесете это видение в исследование материала, вместо того, чтобы отказаться от него, вы, по крайней мере, ощутите ее точный вкус. Можно даже сказать, что ничто, что в полной мере поддается рациональному анализу, не удовлетворит нас надолго. Язык, к примеру, должен быть богат противоречиями для того, чтобы полностью удовлетворять наши нужды.

Поэтому, хотя апатия, дремота, сновидения и сонливость могут вполне представлять собой отрицательные состояния ума в форме вялости и лени, они также являются нашей самой непосредственной связью с целым измерением опыта, которое мы игнорируем на свой страх и риск. Они представляют собой видение, которое нам нужно поддерживать, особенно в контексте Абхидхармы, в котором мы находим попытку рационализировать учение Будды, свести его воедино в упорядоченном виде, сжать его до «основ», устраняя все «посторонние» элементы биографии, истории, мифа и поэзии. Сколь бы полезно ни было такое упражнение, особенно в определенных деталях, таких, как этот анализ ума и событий ума, мы должны постоянно напоминать себе об ограничениях, неотделимых от подхода Абхидхармы в целом.

В автобиографии Геше Рабтена, который досконально изучил Абхидхарму и писал на ее темы, поражает, что, пытаясь описать западным людям, на что похож тибетский монастырь, он выбрал образ завода, создав образ монастыря как механизма, где монахи проносятся с шумом по конвейеру и подвергаются обработке, и все заняты на этом потоке. То, что Геше Рабтен избрал этот краткий образ, как часто бывает, не изобилующий деталями, очень показательно.

Полезная практика – медитировать, повторять строфы поклонения или начитывать мантры перед сном: так мы можем продлить осознанность и на состояние сна, и наши сны скорее обретут духовное значение. Однажды мы начнем получать в сновидениях ценные переживания, которые просто нельзя получить в состоянии бодрствования. По-видимому, во сне происходит многое, что не развивается параллельно с бодрствованием, а принимает собственное направление. Наши переживания в сновидениях могут касаться по временам бодрствования и даже прорываться в него, но в каком-то смысле они живут собственной жизнью. Как будто жизнь, управляемая нашим бодрствующим сознанием, является лишь маленькой частью жизни в целом. Многое происходит на иных уровнях, в иных измерениях нашего существа, за пределами того, что мы обычно считаем своей личностью. Может быть, мы даже ведем совершенно иную жизнь на каком-то другом уровне – даже, в каком-то смысле, в ином мире, и об этой жизни не подозреваем сознательным умом. «Он» не более осознает существование «вас», чем «вы» осознаете «его». Но каким-то образом и то, и другое является аспектами или измерениями «вас» в более широком смысле, и иногда их пути пересекаются. Чего стоит остерегаться, так это сведения всего к рациональному сознанию и присваивания с этих позиций других измерений опыта с помощью попыток анализировать их, объяснить их, понять их, перевести в чисто рациональные понятия. С помощью такого контроля мы избегаем реальных переживаний. В каком-то смысле, бесполезно задаваться вопросом о том, что «означают» сны, символы и мифы.

И все же я припоминаю, как однажды получил очень ясное послание из собственных снов. Долгие годы я видел во сне женщину, за что-то ругающую меня. Она не была мне знакома, и я не мог понять, на что она жалуется, но она очень сердилась. Иногда я встречался с ней, иногда она просто говорила по телефону. Сначала эти сны несколько озадачивали меня, потому что я не ссорился ни с одной женщиной. Но потом я осознал, к чему это было. Она была моим воображением, моей творческой силой, если хотите, и она протестовала, что не получает достаточно внимания. Так что я извлек урок – я оставлял изучение Абхидхармы и брался за томик поэзии время от времени, – и с тех пор я не слышал от нее упреков уже долгие годы.

Чем дольше мы рассматриваем устойчивое эго, тем более оно склонно к распаду. Лишь очень слабая нить бодрствующего сознания искусственно соединяет большую охапку отдельных материалов. В случае с обычным человеком объединяющий фактор – это физическое тело, единственный относительно постоянный компонент нашего существования, поэтому во всех практических целях мы считаем собой свое тело. Вот почему Будда как-то сказал, что отождествлять себя с телом – менее серьезная ошибка, чем отождествлять себя с умом. Это подразумевает, что думать об умственных и эмоциональных взлетах и падениях, что ум – это центр нашего ощущения неизменного «я», совершенно абсурдно, но считать свое тело собой простительно.

Однако если мы сможем развить некоторую степень осознанности к многомерной природе сознания, мы начнем видеть повседневное чувственное сознание в более обширной перспективе. Тогда, когда мы умрем – если рискнуть использовать образ, столь же утилитарный, что и образ завода Геше Рабтена, но помогающий прояснить вопрос, – мы будем подобны бизнесмену, вовлеченному в ряд предприятий, одно из которых лопнуло. На уровне этого маленького предприятия мы потерпели совершенный крах, но с точки зрения цельности всех наших интересов и операций это не так уж важно. Скорее всего, мы сможем начать другое дело и перевести средства туда.

Беспокойство (каукотья)

Его роль – препятствовать успокоению ума^³.

«Абхидхармасамуччая»

Беспокойство может быть позитивным, если оно приводит к совершению чего-то полезного и уместного, то есть если оно является толчком к соответствующему действию. Оно может стать полезным намеком подсознания на то, что мы что-то упустили. В случае с Миларепой, к примеру, беспокойство и сожаление об очень тяжелых кармических последствиях его предыдущих злодеяний привели его к поискам Просветления в этой жизни, как к единственной альтернативе перерождению в адских уделах.

Если, с другой стороны, вы не можете ничего поделать с тем, о чем беспокоитесь, или время, когда можно было что-то сделать, упущено, или ваше беспокойство, по сути, подрывает то, что вы делаете, чтобы облегчить его – это негативно, это страх. Если бы Миларепа продолжал беспокоиться, осознав, что наделал, или беспокоился о том, сможет ли он достичь Просветления, такая тревога была бы бессмысленной и вредной. Если посреди ночи вы думаете: «Ой, кажется, я не закрыл входную дверь», – это беспокойство, может быть, и уместно. Но если вы спускаетесь вниз, проверяете дверь, возвращаетесь в постель и продолжаете беспокоиться о том, закрыли ли вы ее правильно, это неуместное беспокойство, это страх.

Фрейд объясняет, что тревога возникает, когда мы пытаемся контролировать сильные чувства, которые считаем негативными. Вы не позволяете себе переживать эти ощущения, признавая их должным образом, но в то же самое время не можете вообще исключить их, поэтому вы ощущаете некое рассеянное, текучее беспокойство все время, и оно приковывается к определенных ситуациям. Это случается, потому что вы не признаете какой-то фактор в вашей жизни, который очень важен для вас, и он прорывается наружу, несмотря на все ваши попытки контролировать его. И снова, здесь мы имеем дело с разрывом между рациональным и эмоциональным. Проблема возникает, когда мы беспокоимся о внешних, «объективных» вещах, не обращаясь к эмоциональному источнику нашего беспокойства, каким бы он ни был.

Сделав все, что мы можем разумно совершить в этой данной ситуации, мы должны суметь сесть и забыть о ней. Если мы обнаруживаем, что продолжаем беспокоиться о том, что что-то могло пойти не так, может случиться, что это потому, что мы не приняли полностью тот факт, что что-то может пойти не так. Иногда мы хотим больше определенности, чем сама жизнь по своей природе может нам дать. В конце концов, мы чувствуем неопределенность, потому что жизнь неопределенна, хотя нам и не хочется принимать этот факт. Полной определенности не бывает, мы не можем с совершенной уверенностью утверждать, что доживем до обеда. Все, что мы можем сделать, – продолжать жить в отсутствие полной уверенности.

Избирательность и хаотичность (или первоначальное применение ума и устойчивое применение ума)

[Первоначальное применение ума] – это грубая оценка рассматриваемой вещи, а [устойчивое применение ума] – это точное исследование ее^⁴.

Еше Гьялцен

Эти два события ума – витарка и вичара – иногда упоминаются отдельно, но обычно описываются как пара, особенно в связи с первой и второй дхьянами. Как мы уже видели, они представляют собой вид умственной деятельности, которая присутствует в первой дхьяне, но отсутствует в высших дхьянах. Проще говоря, это «мысль о чем-то» и «обдумывание чего-то». Традиционно они уподобляются тому, что мы берем горшок одной рукой (витарка) и очищаем его другой (вичара). С одной стороны, мы умственно удерживаем объект, ничего не зная о нем, с другой – мы исследуем его детально^⁵.

Эти два события ума могут быть положительными (как когда вы вспоминаете о друге и перебираете в уме его хорошие качества) или негативными (к примеру, вы вспоминаете о каком-то привлекательном объекте и думаете, как бы хорошо было обладать им). Следовательно, витарка и вичара – это изменчивые события ума, они могут быть положительными, отрицательными или нейтральными.

Однако в контексте анализа ума и событий ума в Абхидхарме можно задаться вопросом, можно ли в реальности найти различие между витаркой и умом. Разве нельзя сказать, что витарка – это ум, а вичара – события ума в общем? Как мы уже знаем, ум определяется как то, что воспринимает объект – нет объекта, нет и ума, – в то время как витарка определяется как действительное представление о предмете. Но где заканчивается восприятие объекта и начинается представление об объекте, трудно сказать – хотя и должна быть какая-то разница, иначе витарка классифицировалась бы как ум, а не событие ума. Не то чтобы это представление было «распознанием», поскольку распознание – это отдельное событие ума, самджня. На самом деле, можно счесть, что витарка как событие ума должна быть излишней, потому что то, что кажется функцией витарки, очень хорошо совершается умом.

Разница между ними, по-видимому, в том, что витарка – лишь одна из функций ума, поскольку объект витарки – это умственный объект, в то время как ум воспринимает объекты восприятия в целом – то есть объекты обычного чувственного восприятия, равно как и объекты умственного или «категориального» восприятия. Более того, объекты восприятия ума в высших дхьянах не могут быть объектами витарки, поэтому, по-видимому, витарка представляет собой лишь более грубый элемент ума.

Итак, даже в Абхидхарме не все сходится. На самом деле не существует определенного фиксированного числа отдельных элементов: между событиями ума существуют пересечения. В этом случае мы, видимо, наблюдаем полное покрытие одного другим, витарки умом, если рассматривать его как событие ума. Поэтому, в конце концов, мы не должны принимать идею об уме и событиях ума слишком буквально. Ум неотделим от событий ума. Все они – и махаянские учителя Абхидхармы подчеркивают это, как мы видели – рабочие концепции.

1 «Ум в буддийской психологии», с. 100.

2 Хотя интересно, что в Абхидхамме Тхеравады и тхина (бездеятельность/усталость), и миддха (сонливость/апатия) перечисляются среди отрицательных событий ума. См., к примеру, «Абхидхамматтхасангаху» Ануруддхи.

3 «Ум в буддийской психологии», с. 101.

4 Там же, с. 102.

5 См. «Вишуддхимагга», iv, 91.