Следующие двадцать негативных эмоций называются упаклешами. Гюнтер называет их «вторичными факторами неустойчивости», то есть они собираются вокруг шести клеш в качестве дополнительных их форм. Если клеши – это коренные омрачения, то упаклеши можно назвать омрачениями-ветвями. Еще один способ их рассмотрения – назвать их более сложными формами или развитием мулаклеш.

Нам приводится намного больше отрицательных событий ума, нежели положительных, и, без сомнения, этот список может быть значительно расширен – гораздо в большей мере, чем в случае с положительными событиями ума. Может даже случиться, что мы развили свежие и опасные виды негативных событий ума со времен первого собрания Абхидхармы. Однако нас может утешить тот факт, что малого числа положительных событий ума будет достаточно для того, чтобы противостоять большому числу отрицательных. Большей частью важность этого перечисления заключается просто в обозначении демонов, которых мы создаем для себя. Будучи узнаны однажды, они перестают быть демонами и становятся просто проблемами, с которыми можно работать.

Негодование или ярость (кродха)

«Это мстительное отношение, которое связано с гневом и возникает, когда есть возможность сразу же ранить. Его роль – стать основой для того, чтобы взять в руки нож, убить и приготовиться к удару»^¹.

Кродха – это дальнейшее развитие пратигхи. По сути, это означает «готовность нанести удар», это немедленное намерение причинить вред при возникновении такой возможности – к примеру, если палка, нож или другое оружие попадают к нам в руки. Если в нашем уме присутствует это событие ума, а также намерение причинить вред, теперь мы сосредотачиваемся на средстве выполнения этого намерения. Сделаем ли мы это на самом деле или нет, другой вопрос, хотя кажется, что кродху можно истолковать так, что она будет включать реальный поступок. Вероятно, полезнее всего определить три главных этапа этого разрушительного события ума: ненависть (общее намерение причинить вред), гнев (немедленное намерение нанести конкретный вред) и ярость (действительное причинение вреда).

Как уже обсуждалось, ощущение гнева может быть необходимой частью в обретении целостности, гнев нельзя блокировать бессознательно, поскольку это может привести к отчуждению от источников собственной энергии. Это основная исцеляющая мудрость, и она замечательна. Но теперь мы должны подчеркнуть другой момент, более важное представление, которое должно быть у нас в уме в отношении отрицательных событий ума подобного рода.

Если продолжать рассматривать их с точки зрения психотерапии, можно описать гнев и ярость в рамках психологического напряжения. Когда мы видим средство, с помощью которого мы можем выразить свою ярость, что-то словно щелкает, и мы ощущаем внезапное освобождение напряжения. Мы выпустили пар. Вероятно, мы даже освободили энергию. Но здесь речь идет не о психологии, а о нравственности. Мы обсуждаем немедленное намерение причинить страдания кому-то еще – гораздо более важный вопрос, чем обретение большей целостности. Если мы можем всерьез подумать о жестокости к другому человеку – или даже о том, чтобы пнуть кошку, – в рамках наших собственных психологических состояний, это само по себе предполагает, что мы утратили из виду нравственную перспективу.

Этот обращенный на себя подход иногда даже встраивается в то, как люди практикуют метта-бхавану (майтри на санскрите), которая, несомненно, является самым действенным противоядием от ненависти, гнева и ярости. Кажется, некоторые люди делают эту практику не столько как упражнение в пожелании другим людям того, чтобы они были благополучны и счастливы, а как средство почувствовать себя позитивнее. Однако цель практики не просто в том, чтобы почувствовать себя лучше, а в том, чтобы развить положительное отношение к другим для того, чтобы суметь, когда будут условия, выразить это положительное отношение в действии. Несомненно, нам нужен психологически искусный подход, но психология – не самоцель. Нельзя надеяться на развитие искусных состояний ума, не принимая в расчет того, к чему, к какому плоду на самом деле приведут эти состояния ума. Бесполезно желать людям добра чисто теоретически.

Этот подход во многом махаянский: охранять свою духовную практику от слишком большой заботы о драгоценности состояний собственного ума. Если мы можем быть уверены, что на самом деле делаем что-то подлинно альтруистическое время от времени или, по крайней мере, принимаемся за работу, которая по-настоящему принесет благо другим, это самый эффективный способ охранять нравственное измерение от вытеснения его психологическим.

Только начав следовать буддизму, я написал скетч, который, кажется, стал предметом обсуждений среди тогдашних бхиккху. Он был о вспыльчивом джентльмене с дурным характером (он был более или менее воображаемым персонажем), который яростно защищал практику метта-бхаваны. Он издавал буддийскую газету, где писал различные пылкие статьи, которые беспощадно разносили все и вся. Его телеграфный адрес был «Метта, Коломбо». В этом коротком скетче я описал, как он каждое утро сидит на постели и излучаетметту – так обычно описывалась эта практика. Однажды, пока он излучалметту в четыре стороны света, мальчик-слуга принес ему утреннюю чашку чая (которую джентльмен обычно выпивал после медитации) и споткнулся, уронив чашку и ее содержимое на ковер и тем самым нарушив атмосферу медитации. В то же мгновение джентльмен схватил мальчишку за загривок и крепко ударил его, сказав: «Ты, идиот! Не можешь смотреть, куда идешь, когда я излучаюметту?»

Чувство обиды (упанаха)

Это значит не отпускать навязчивую мысль, которая развивается посредством ассоциации с гневом, который лежит в ее основе².

«Абхидхармасамуччая»

В стихотворении Роберта Бернса «Тэм О’Шентер», пока безымянный герой находится в пабе, его жена ждет дома, «храня сурово свой гнев, как пламя очага». Это упанаха, обида, размышления о нанесенной ране, зуб на кого-то. Мы хотим продолжать гневаться, нам вполне нравится это, мы лелеем гнев. Мы даже заботимся о нем. Мы не хотим отпускать – мы отказываемся просто примириться с тем, что нам нанесли вред.

Обида – это всепроникающая форма негативности, и по самой своей природе ей свойственно собираться вокруг ситуаций, в которых люди чувствуют себя беспомощно, к примеру, в работе или в браке, в которых мы чувствуем, что нас обманывают, подавляют или ранят тем или иным образом. Наша обида придает эго ощущение, что, когда возникнет возможность, мы сможем свести счеты. Даже если не похоже, чтобы мы когда-нибудь обрели возможность того или иного мщения, наша обида все еще внушает нам неясное ощущение, что мы получаем возмещение, хотя и очень нецеленаправленным и бессмысленным образом.

Несмотря на то, что мы сами – единственный человек, в действительности страдающий от этого, мы ощущаем, что у нас есть право на обиду. Мы оглядываемся на ситуацию, которая рассердила нас, ощущая снова гнев, который она пробудила, смакуя это чувство и снова и снова прокручивая ситуацию в уме. Большинство из нас носят в себе определенное количество негативности, которая может проявиться мгновенно, если кто-то станет у нас на пути. Но если мы упрочиваем и распаляем наше раздражение или возмущение, это количество негативности становится постоянным, мощным пламенем обиды. Поэтому обиду следует отслеживать на ранних стадиях, таких, как депрессия или сексуальная одержимость, потому что по самой своей природе она склонна продолжаться как устойчивое состояние ума. Если мы не вырвем побег, мы вряд ли справимся с ним позже. Как только мы позволим себе глубже погрузиться в обиду, мы уже не сможем так просто выбраться из нее. Обида копится, она потихоньку набирает силу. Если мы не разоблачим ее тогда, когда впервые понимаем, что происходит, она может стать столь сильной, что мы вообще побоимся раскрывать на нее глаза. Мы можем почувствовать, что совсем утратили над ней контроль, и, если начнем выражать наши чувства, все закончится причинением реального вреда объекту нашей обиды. Может случиться, что этот человек и не подозревал, что нанес обиду, и тогда, опять же, мы побоимся результата открытия наших подлинных чувств.

Нужно сказать, что обида – заметная черта многих браков. Определенная модель поведения устанавливается с самого начала, и мелкая неудовлетворенность растет в накаляющейся атмосфере долгие годы, пока однажды человека полностью не поглощает обида. И все же другой супруг может совершенно не подозревать об обиде, наивно воображая, что он любим. Я встречался, особенно, с некоторыми пожилыми женщинами, которые находили почти невозможным практиковать медитацию по причине своего чувства обиды, которая копилась десятилетиями.

Следовательно, обида может стать привычкой, которая нас калечит. Нам нужно приготовиться отпустить ее, даже если это может быть неприятно с точки зрения эго, и отпустить идею о том, что в ней есть какой бы то ни было смысл. Если мы действительно не можем отпустить ее, нам нужно вырвать ее с корнем с помощью другого человека или людей, даже если этот опыт будет неприятен. Если с ситуацией действительно сложно справиться, возможно, потребуется помощь третьей стороны.

Хитрость-сокрытие (мракша)

Это значит длить состояние неразрешенности в силу его связи с тупостью и упрямством, когда нас побуждают к чему-то позитивному. Хитрость-сокрытие обладает функцией препятствования нам в явном разрыве с ним и ощущении облегчения^³.

«Абхидхармасамуччая»

Мракша иногда переводится как «лицемерие». Однако лицемерие обычно предполагает, что мы сознательно и систематически принимаем модель поведения для того, чтобы сокрыть наши подлинные намерения, в то время как мракша подразумевает контекст, в котором мы, по крайней мере, открыто заявили о вступлении на духовный путь и довольно глубоко вовлечены в жизнь духовной общины. Мракша возникает лишь тогда, когда мы предали себя – и особенно когда мы публично предали себя – определенным нравственным и духовным стандартам, которые мы разделяем с другими членами духовной общины.

В этот момент мы можем обнаружить, что есть что-то в нашей жизни, что не совместимо с духовной преданностью, но мы не желаем от этого отказываться. Это становится болезненной, чувствительной сферой, которую мы не готовы ни с кем обсуждать, особенно с духовными друзьями. Да, вы чувствуете вину, вы знаете, что то, что вы делаете, неискусно. Но вы твердо намерены не отказываться от этой излюбленной слабости. Вы не признаетесь и не раскаиваетесь в ней, поскольку тогда вам придется открыто столкнуться с тем фактом, что вы совершаете нечто неискусное – и ваши друзья будут побуждать вас отказаться от этого, чтобы очистить путь для более позитивных состояний ума.

«Это значит длить состояние неразрешенности», потому что, скрывая свою вину от других, мы в каком-то смысле скрываем ее и от себя, поскольку не смотрим в лицо ее следствиям, которые заключаются в том, что мы препятствуем осознанию позитивного. Мы в некотором роде надеемся, что с грехом пополам нам это удастся. Это определенным образом связано с вичикитсой, сомнением и нерешительностью. Мы можем даже начать искать рациональное обоснование нашему неискусному поведению, выводить различные доказательства для его оправдания. Поскольку мы избегаем ясности, наше состояние ума становится все безрадостнее. Наши друзья, возможно, понимают, что что-то здесь не так, что мы по какой-то причине не продвигаемся вперед, и пытаются вывести наши проблемы на чистую воду. Но мы упрямо притворяемся, что ничего не происходит.

Пока у нас есть это представление о неприкосновенной сфере нашей жизни, куда воспрещен вход нашим друзьям, мы, по сути, закрываемся от них. Мы все больше отдаляемся – не из-за своего неискусного поведения (иначе нам пришлось бы существовать отстраненно от всех большую часть времени), а потому что мы настаиваем на сокрытии от тех, кто считается нашими друзьями, той проблемы, которая, несомненно, нас очень угнетает. Чем далее мы откладываем признание перед своими друзьями, тем труднее нам становится это сделать, и тем сильнее становится привязанность к лелеемой нам слабости. Поэтому эта упаклеша хитрости-сокрытия, однажды укоренившись в нас, становится одной из самых проблематичных для работы с ней.

Опасность заключается в том, что однажды мы вообще откажемся от общения с духовными друзьями в пользу тех, кто менее требователен. В этот момент самое важное – помнить, что ваши духовные друзья на вашей стороне, что они не против вас. Если они на самом деле ваши друзья, они приложат все силы, чтобы поддерживать с вами связь, даже если вы займете глухую оборону в результате вашей тайны и ощущения вины.

Главное противоядие от хитрости-сокрытия – это раскаяние в своих ошибках. В идеале мы должны быть открытыми с друзьями постоянно, и все, что затрудняет общение, должно сразу исключаться, поэтому раскаяние должно стать ежедневной практикой. Но что такое раскаяние? Это не просто признание или принятие того, что мы сделали. Верно, что в контексте закона признание и раскаяние – более или менее взаимозаменяемые выражения, однако они взаимозаменяемы лишь в том случае, если оба наделяются лишь психологической значимостью. Но раскаяние в духовном контексте – это главным образом не психологический, а нравственный акт. Если мы раскаиваемся в духовно неискусном действии, здесь, очевидно, присутствует психологический элемент, поскольку мы имеем дело с отношением ума, чем-то, что принадлежит нашей душе. Но не только. На самом деле, сама психология Абхидхармы – не просто психология. Хотя она и подразумевает, что мы становимся здоровым человеческим существом, она связана и с развитием за пределами этого уровня.

Когда мы сознаемся в неискусном поступке, мы сознаемся в том, что нам не удалось жить в соответствии с нашими собственными идеалами. Мы обращаемся к норме, ряду нравственных и духовных идеалов, которые мы приняли и которые мы разделяем с другими членами духовной общины. Эти идеалы не навязаны нам. Они не несут скрытой угрозы того, что, если мы не попытаемся жить согласно им, у нас будут большие неприятности. Именно это, на самом деле, делает их подлинными нравственными и духовными идеалами. И это также делает отказ признаваться в своих нравственных недостатках столь вредоносным для нашей целостности как личности.

Общего признания – «Боюсь, что я вел себя нехорошо» – недостаточно. Для того чтобы быть действенным, раскаяние должно быть особым и адресованным тому, кто понимает серьезность того, в чем мы сознаемся. Если у нас есть сомнения относительно того, признаваться в чем-то или нет, нам нужно особенно сосредоточиться на признании в этом, поскольку это сомнение, скорее всего, является первым толчком хитрости-сокрытия. Как подразумевает название, «именно за скользким человеком нужно следить в первую очередь».

В идеале мы должны раскаиваться перед человеком, которого мы обидели, но если он не разделяет наших идеалов, все, что мы можем сделать – признаться ему в этом. Чтобы раскаиваться в духовном смысле, нам нужно поговорить с кем-то еще, кто понимает буддийское различие между искусным и неискусным. В этом случае более важно раскаиваться, чем признаться.

Раскаяние было аспектом отношений между учителем и учеником в буддийской традиции с самых ранних пор. В упорядоченной жизни монастыря привычное дело для ученика приходить к учителю утром и вечером и раскаиваться в любых неискусных действиях, которые, как он осознал, он совершил за эти двенадцать часов, и просить прощения за все те действия, которых он не осознает. Он говорит: «Какие бы проступки я не совершил телом, речью и умом, пожалуйста, прости меня». А учитель говорит: «Кхамани, кхамани» («Я прощаю, я прощаю»).

Эта практика отличается от католической исповеди и отпущения грехов, поскольку учитель не прощает нас от имени Бога, на самом деле, он не прощает обиды, нанесенные любому, кроме него самого. Это чисто личный обмен. Человек просит прощения за любые обиды, нанесенные им, лично. Если, к примеру, он совершил проступок против правил ордена, тогда он будет иметь дело с орденом в целом. Однако в отношении проступков, которые не касаются его лично, учитель может, если не простить, то уж точно выслушать наше раскаяние и посоветовать нам, что делать, какой практикой заняться, чтобы избежать повторения этой конкретной ошибки.

Если – что обычно среди современных буддистов на Западе – человек не находится в традиционной ситуации «учитель-ученик», а является частью духовной общины, раскаяние все же может оставаться частью нашей духовной жизни. Духовные друзья (кальяна-митры) могут во многом помочь нам с помощью взаимного раскаяния и исследования того, как вести себя более искусно в будущем.

Есть тибетская практика, изначально существовавшая в школе Сарвастивады, сознания перед тридцатью пятью Буддами раскаяния, каждый из которых заведует определенным набором монашеских правил. То есть мы сознаемся перед тем Буддой, который отвечает за правила, среди которых есть то, что мы нарушили. Однако важно правильно понимать эту идею раскаяния перед Буддами. Когда в буддийских текстах говорится о том, что мы просим прощения у Будд и Бодхисаттв, это не означает, что Будды не простят нас, если не умиротворить их.

В конце концов, что такое прощение? Это значит отказаться от последствий действия другого человека в том, что касается нашей личной реакции на них. Мы говорим, что вопрос закрыт, что было, то прошло. Не был запущен порочный круг действия и ответного действия, обиды и отмщения. Но что касается Будд и Бодхисаттв, нарушение наставления – это не обида, нанесенная им. По сути, это проступок перед самим собой – ведь это мы пожнем плод, випаку нашей кармы в будущем. В этом смысле нам придется простить себя. Конечно, как мы уже обсуждали, нужно с осторожностью подходить к этому и не зацикливаться на себе: помимо вреда нам самим наши действия в большинстве случаем причиняют вред и кому-то другому. Нельзя, так сказать, простить себя от их имени. Не может быть действенным и раскаяние перед самим собой, хотя с нее и можно начать. Если мы действительно хотим преодолеть хитрость-сокрытие, нам нужно раскаиваться перед теми, кого мы больше всего уважаем, равно как и перед человеком, которому мы нанесли обиду.

1 «Ум в буддийской психологии», с. 82.

2 Там же, с. 83.

3 Там же, с. 84.