Семь лет прошли с того утра, когда царевич Сиддхартха обменял шелка и драгоценности на одеяния странника и перешел реку, которая отмечала границы территории шакьев, оставив позади свою прошлую жизнь. Теперь Просветленный Готама вернулся в землю шакьев. Хотя после его Просветления прошел лишь год, его слава как великого святого и учителя быстро распространилась по Северной Индии. Однако шакьи были гордым народом и поначалу не проявляли охоты выказать хоть какое-то почтение этому человеку, который, как им казалось, отверг их народ и его воинские традиции, когда оставил их и стал монахом. Особенно трудно это было для царя Шуддходаны, который горячо оплакивал потерю сына и за прошедшие годы сильно состарился. Теперь в его сердце смешалась огромная радость по поводу того, что он снова видит своего сына, и глубокая печаль, потому что он увидел его в истрепанном одеянии странствующего святого. И самую большую боль причиняло ему то, что его сын, царевич рода шакьев, ходил от двери до двери, выпрашивая пропитание у людей, которые должны были бы быть его подданными. Шуддходана пытался разубедить сына, говоря, что тому, кто принадлежит к его роду, не подобает просить милостыню на улицах Капилавасту. Готама ответил, что теперь принадлежит к роду Будд, а их традицией всегда было жить без дома и собственности и просить пищу, поэтому он продолжит это делать. Тем не менее, он согласился, чтобы он и его последователи время от времени получали церемониальную пишу в качестве гостей той или другой семьи.

Шуддходана, не теряя времени, пригласил их в свой дворец, в тот же самый день, когда должно было состояться празднование по поводу будущей свадьбы сводного брата Будды Нанды, прекрасного и благородного юноши из рода шакьев. Они с Буддой сидели рядом за столом, и, когда Будда встал, чтобы уйти, он передал Нанде свою чашу для подаяний. Нанда не знал толком, что ему делать, но из уважения к Будде и вежливости он последовал за ним, неся его чашу, из дворца и прошел за ним весь путь в рощу за городом, где остановились Будда и его последователи. Когда Нанда покидал комнату с Буддой, его невеста окликнула его: «Возвращайся скорей, царевич!» – но так случилось, что она не скоро увидела его снова. Когда они пришли в рощу, Будда спросил Нанду, не хочет ли он оставить жизнь домохозяина и последовать за ним. Все случилось довольно быстро, и Нанда был в замешательстве. У него не было никаких особых устремлений к духовной жизни, но он с огромным уважением относился к своему свободному брату и поэтому согласился, после чего был немедленно посвящен в монахи.

Через некоторое время после того, как они покинули Капилавасту, некоторые другие ученики пришли к Будде и рассказали ему, что Нанда, хотя и стал монахом, все равно придерживается дворцовых обычаев, носит тщательно отглаженные одеяния, умащает глаза и пользуется красивой чашей с глазурью. Будда позвал Нанду и спросил его, правда ли то, что ему сказали. Когда Нанда признал это, Будда призвал его к ответу, подчеркнув, что, отказавшись от всего для духовной жизни, он теперь должен жить в лесу, добывать пищу милостыней, носить одеяния, сделанные из лохмотьев, собранных среди старого тряпья, и полностью отказаться от чувственных желаний. Нанда смиренно согласился и попытался исправиться, но все еще не мог полностью привыкнуть к этой простой, трудной жизни.

Примерно через два года после того, как он покинул дворец, чтобы последовать за Буддой, Нанда вообще чуть не отказался от духовной жизни. Он начал говорить другим монахам о том, что разочарован монашеским образом жизни и жаждет вернуться в мир, который он оставил позади в Капилавасту. И снова весть об этом дошла до Будды. Он позвал Нанду и спросил его, правда ли то, что он собирается бросить жизнь отшельника.

– Да, Владыка.

– Но почему, Нанда?

– Когда я ушел с тобой в тот день, прекрасная девушка из рода шакьев, которая должна была стать моей женой, посмотрела на меня и сказала: «Возвращайся скорей, царевич». Снова и снова я думаю о ней, и эта жизнь не приносит мне счастья».

Услышав это, Будда взял Нанду за руку, и они мгновенно перенеслись в небесный мир, где увидели пятьсот необычайно прекрасных танцующих нимф с нежными розовыми ножками:

– Видишь ли ты этих пятьсот нимф, Нанда?

– Да, Владыка, конечно, вижу!

– Так скажи, Нанда, кто прекраснее, кто привлекательнее: твоя девушка из рода шакьев или эти пятьсот нимф?

У Нанды не было сомнений. По сравнению с этими нимфами его красавица из рода шакьев была обезьяной, у которой отрезали уши и нос.

– Так наслаждайся жизнь отшельника, Нанда, и я обещаю тебе, что пятьсот нимф, подобных этим, станут твоими!

– Если Будда обещает мне пятьсот таких нимф, я, несомненно, с радостью приму жизнь отшельника.

Нанда с новым рвением и энтузиазмом устремился к духовной жизни и не скрывал источника своего вдохновения. Прошло не так много времени, и среди других учеников распространилась весть, что Нанда ведет духовную жизнь ради нимф. Прежние его друзья стали презирать его и не хотели иметь с ним ничего общего. Он был потрясен, а их презрительные реплики устыдили и отрезвили его. Он отправился в одиночестве в лес и с еще большим усердием занялся медитацией, следуя цели духовной жизни с непревзойденной настойчивостью и энергией. Его искренние усилия принесли плоды, и еще до рассвета он обрел просветление и полностью разделил мудрость и сострадание Будд.

Вернувшись из леса на следующий день, Нанда отправился к Будде:

– Владыка, насчет тех пятисот нимф, что ты обещал мне. Я избавляю тебя от твоего обещания.

Будда улыбнулся:

– Я знаю это, Нанда, – ответил он. – В тот момент, когда ты освободился от всех страстных желаний, и я освободился от своего обещания.

Те, кто не вел духовной жизни и не обрел богатства (накоплений) в юности, гибнут, подобно дряхлым цаплям в пруду, где нет рыбы.

Те, кто не вел духовной жизни и не обрел богатства (накоплений) в юности, лежат, подобно сломанным лукам, оплакивающим прежние дни.

«Дхаммапада», строфы 155-156.