Если вы соблюдаете молчание или безбрачие, поститесь или занимаетесь иной практикой, совершенно необходимо, чтобы практика выполнялась с бодростью и спокойствием

Я, о Владыка, тот, на которого Татхагата, Архат, Полностью Просветленный указал как на первого из тех, кто пребывают в Покое. Я, о Владыка, Архат, свободный от жадности. И все же, Владыка, мне на ум не приходит: «Я Архат и я свободен от жадности». Если, о Владыка, мне бы пришло на ум, что я достиг состояния Архата, тогда Татхагата не сказал бы обо мне «Субхути, этот сын благородного семейства, первый из тех, кто пребывает в Покое, не пребывает нигде, вот почему его называют «пребывающий в Покое, пребывающий в Покое».

Дело не в том, что, будучи Архатом, Субхути не знает о том, что он Архат, но хотя ему известно, что он Архат, он, в то же самое время, не сознает этого. Он не рассматривает это как объект, поэтому не возникает и вопроса о том, чтобы сделать это объектом цепляния. Если ему и приходится преподносить это другим людям как объект, которого он достиг, он делает это только в силу возможностей словоупотребления. На самом деле он не осознает и не ощущает себя чего-то достигнувшим тем или иным способом – и именно поэтому он этого достиг.

Идея заявить о своих достижениях – довольно рискованная процедура. Однако, по-видимому, в некоторых традициях провозглашение своего духовного уровня стало ожидаемым событием, почти жестом вежливости. В дзэнской традиции это доходит до крайностей: в конце ретрита Мастер называет имена всех хороших учеников, которые достигли кэнсё, и они садятся во главе группы. Иногда им даже выдаются сертификаты. Трудно относиться к своему личному духовному развитию или озарению естественно и без самомнения, не присваивая его и не используя каким-нибудь изощренным образом, признавая это, буддийская традиция в целом приветствует здоровую сдержанность. Если вы соблюдаете молчание или безбрачие, поститесь или занимаетесь иной практикой, совершенно необходимо, чтобы практика выполнялась с бодростью и спокойствием.

Суть в том, что вы слишком сильно цепляетесь за свое духовное состояние, а то, за что вы цепляетесь – это вовсе не духовное состояние. Просто невозможно думать об обладании, даже если речь идет о концепции Просветления. Слишком сильно настаивать на своем достижении – значит ясно доказывать, что вы вообще ничего не достигли. Роберт Бернс высмеивает крайний пример подобного серьезного духовного недостатка (в рамках того, что, очевидно, и само по себе является довольно извращенной традицией) в своем известном стихотворении «Молитва святого Вилли». Оно представляет собой молитву шотландского кальвиниста, благодарящего Бога за то, что он гораздо набожнее остальных людей, хотя иногда ненадолго и опускается до пьянства и разврата.

Но если мы критикуем духовную гордыню, есть ли место для положительного качества «гордости Будды»? Простой ответ заключается в том, что это представление Ваджраяны. Поскольку Ваджраяна включает в себя Махаяну и поскольку, говоря формально, вся Ваджраяна заключена в последнем из десяти бхуми или «уровней» продвижения Бодхисаттвы, любая специфически ваджраянская идея относится лишь к полностью развитому Бодхисаттве. На этом этапе «гордость Будды» – это естественное осознание принадлежности к семейству Будды и естественное понимание того, как вести себя в качестве достойного члена этого семейства. Однако на самом деле внутри семейства Будды эта идея неприменима, поскольку здесь в буквальном смысле не может возникнуть вопроса о неуместном поведении. Здесь нет конфликта или даже различения между желанием и долгом.

Когда Субхути говорит, что он «один из тех, на кого Будда указал как на пребывающих в Покое», он намекает на известный отрывок из «Ангуттара-Никаи» Палийского канона, где Будда хвалит каждого из своих восьмидесяти главных учеников за определенное качество или достижение, в которых они достигли первенства²⁹. По-видимому, из этого следует, что развиваясь, люди становятся более индивидуальными, более выдающимися в своих способностях и дарованиях. Буддийскому искусству довольно часто не удается в должной мере отразить этот расцвет личных талантов и качеств внутри Сангхи. Монахи изображаются вокруг фигуры Будды как маленькие копии, миниатюрные версии его самого, только без ушниши – а это не то впечатление, которое создается на основе чтения писаний.

Теперь Бодхисаттвы, в противоположность Архатам, должны развить разносторонность качеств, но стоит сказать, что даже Будда не был хорош абсолютно во всем. Тысяча рук Авалокитешвары, каждая со своим оружием, орудием или знаком, изображают Сангху в разнообразии навыков, равно как и разнообразие навыков, необходимое для каждого Бодхисаттвы. Они символизируют идеал сотрудничества, способностей, работающих совместно и дополняющих друг друга – вместо того, чтобы бороться за первенство и доказывать, что область применения наших усилий гораздо важнее или значительнее, чем те важные вещи, которые делают другие люди.

Среди выдающейся компании учеников Будды со всеми их индивидуальными качествами, очевидно, не было недостатка в возможном его собеседнике для Алмазной Сутры. Несомненно, ведущую роль наряду с Буддой мог бы сыграть Шарипутра, «первый в мудрости», но его столь выдающаяся мудрость – скорее интеллектуальная, аналитическая мудрость Абхидхармы, а не запредельная мудрость Праджняпарамиты. Поэтому вместо этого составитель (если мы можем обозначить так автора или авторов этого текста с исторической точки зрения) Алмазной Сутры называет Субхути в качестве ученика, наиболее одаренного для получения Совершенства Мудрости.

Субхути стал Архатом, как свидетельствует «Ангуттара-Никая», на основе – что, конечно, не обязательно означает «посредством» – его практики метта-бхаваны, медитации развития универсальной любящей доброты. Будда также называет его тем, кто, «уча Дхарме без различий и ограничений, является главой тех, кто живет в уединении и мире». «В уединении и мире» – перевод слова «аранья», негативной формы термина «ранья», означающего «насилие», но также предполагается и слово аранья, лес, что привносит оттенок уединения, поэтому, возможно, это слово используется вместо более четкого эквивалента мира, шанти. Комбинация качеств, которая присуща Субхути, более свойственна идеалу Бодхисаттвы, чем Архата (в понимании Махаяны), и в Алмазной Сутре он предстает перед нами почти как махаянист.

Владыка спросил: «Как ты думаешь, Субхути, есть ли дхарма, которую Татхагата усвоил от Дипанкары, Татхагата, Архат, Полностью Просветленный?» Субхути ответил: «Воистину нет, о Владыка».

Согласно традиции будущий Будда, тогда носящий имя Сумедха, будучи учеником двадцать четвертого, предыдущего Будды, Дипанкары, получил от него заверение, что обретет состояние Будды. Однако в Алмазной Сутре говорится, что между Сумедхой и Дипанкарой ничего не произошло, а великая последовательность Будд, в которую Дипанкара включает собственного ученика, пуста.

Другими словами, строго говоря, буддийской традиции в буквальном смысле этого слова не существует. Нет «хранилища истины», как называют Библию некоторые протестанты, доступного во все времена верным и просто передаваемого из поколения в поколение (хотя тхеравадины и относятся иногда подобным образом к Палийскому канону). В этом смысле буддизм – не «религия откровения». В нем возможно откровение, в том смысле, что все знания – это своего рода откровение, но в нем нет вещи, которая была открыта, а затем стала передаваться в неизменности.

В этом отношении даже настойчивые требования Дзэна о необходимости передачи – Дзэна, который традиционно определяется как «передача без писаний» – могут быть обманчивы. Без сомнения, лучшие дзэнские мастера толкуют эту ключевую идею точно, как последовательность, основанную на удостоверении вашего понимания кем-то, чье понимание удостоверено – и так далее, вплоть до самого Будды. Но нет сомнений и в том, что многие ученики Дзэна воспринимают эту передачу вполне буквально, даже материалистически – и это несмотря на тот факт, что Алмазная Сутра особенно почитается традицией Дзэн.

Речь может идти о культурной традиции, но не о духовной традиции, если под этим мы подразумеваем нечто неизменное, действительно передаваемое из рук в руки или по наследству, как ваза передается из поколения в поколение (пока кто-нибудь ее не уронит). Единственный приемлемый образ для передачи Будды – эстафета горящих факелов, некоторые из которых трепещут, другие почти превращаются в искру, а третьи пылают и трещат, но каждый способен зажечь следующий факел.

Другой, более простой способ объяснения этого – просто сказать, что откровение Будды – это он сам, и, открывая себя, он вдохновляет каждого ученика становиться своим собственным Просветленным «я».

Владыка сказал: «Если какой-нибудь Бодхисаттва скажет: «Я создам прекрасные миры Будды», он ошибется. Почему же? «Прекрасные миры Будды, прекрасные миры Будды», Субхути, преподаны Татхагатой как «не-миры». Поэтому он говорил о «прекрасных мирах Будды».

Бодхисаттва, говорящий о создании гармоничных полей Будды, скажет неправду, подобно тому, как музыкант, слишком сознательно подходящий к прекрасной музыке, которую он исполняет, скорее всего, возьмет неверную ноту. Хорошее исполнение зависит от полного погружения исполнителя в музыку, без подобных ошибок в сосредоточении. То же самое справедливо и по отношению к практике медитации, как вам, должно быть, известно по собственному опыту. Если посреди медитации вы внезапно думаете: «Боже, сегодня я действительно хорош… Я на самом деле сосредоточен… О да, я действительно погружаюсь глубоко… У меня почти нет мыслей…», – вот и вся ваша медитация. На гораздо более возвышенном, запредельном уровне то же самое справедливо по отношению к Бодхисаттве и созданию гармоничных полей Будды. (Это поля влияния, внутри каждого из которых Будда персонально ответственен за духовную эволюцию обитателей). Медитируете ли вы или создаете поля Будд, вы можете делать это успешно, только если делаете естественно и спонтанно.

Духовная жизнь – это общее дело, сотрудничество, предпринимаемое в неразрывной связи с другими существами

Однако что же на самом деле создается, когда с помощью совершенных искусных методов вы создаете поле Будды? Каков его онтологический статус? В каком смысле можно говорить о его существовании? Конзе утверждает, что они не являются «предметом для акта восприятия… в реальности… не более чем ментальной конструкцией». С другой стороны, буддийская традиция на самом деле считает поля Будд реально существующими, точно так же, как существует этот мир, – столь же материальными, столь же доступными восприятию и в то же самое время столь же пустыми. Если посмотреть на это с другой стороны, этот мир – не в меньшей мере конструкция ума, чем поле Будды или Чистая Земля, хотя мы и воспринимаем его как реальный, как существующий. Единственное различие, которое стоит провести между ними, заключается в том, что поле Будды более архетипично и, с относительной точки зрения, ближе к реальности, ближе к запредельности, чем наш мир, поскольку из этого мира (камалоки) нужно пройти через рупалоку и арупалоку, чтобы попасть в запредельное. Следовательно, если классифицировать миры на три онтологические категории – абсолютно реальный, относительно реальный и видимый или иллюзорный, – поля Будды будут подпадать под вторую категорию. Если бы вы находились в поле Будды, вы бы ощущали его, как ощущаете этот мир – как пространственную реальность. Однако в абсолютном смысле поле Будды не ближе к реальности, чем этот мир, поскольку в абсолютном смысле обусловленное в любой форме бесконечно удалено от Необусловленного.

Но можно ли принять допущение, обретаемое на основе многих буддийских текстов (допущение, которое сам Конзе не исследует), что Бодхисаттвы самостоятельно устраивают поля Будды, творя их исключительно из своих собственных заслуг, чтобы другие существа пришли после и населили их? Может ли Бодхисаттва создать собственное поле Будды безотносительно к тому, что требуется другим существам? Нет. Напротив, ваше рождение зависит от духовных выборов, которые сделали вы сами, от вашей духовной эволюции, которая должна внести вклад в качество поля Будды, куда вы прибываете. Если припомнить, что Конзе предупреждает нас не слишком привязываться к идее о том, что Бодхисаттва «создает» поле Будды – поскольку санскритское нишпадаяти также означает «завершить, усовершенствовать, возмужать, достичь зрелости» – можно будет с очевидностью прийти к выводу, что то, что приносит вас в это поле Будды, а не в другое, это сильная связь с Бодхисаттвой, ответственным за устройство этого поля Будды. Поэтому с определенной стадии (возможно, и с самого начала) Бодхисаттва, вероятнее всего, работает в последовательности жизней с множеством людей, и когда он в действительности устраивает поле Будды, в котором все они перерождаются, он делает это совместно со всеми ними. Будда этого поля Будды просто принимает ведущую роль в этом творении.

Это предположение вполне соответствует буддийской традиции. В легендах-Джатаках одна и та же группа людей – Девадатта, Расула, Ананда и остальные – перерождаются вместе с будущим Буддой раз за разом, или, скорее, жизнь за жизнью. Когда он обретает Просветление, все они становятся его учениками и все (кроме Девадатты) обретают Просветление вслед за ним. Так что в контексте Хинаяны присутствует идея о том, что целая группа людей под руководством одной сильной личности перерождается жизнь за жизнью вместе, пока однажды действительно не объединяются в мире в своих последних жизнях и не обретают Просветление вместе. Махаянская версия подобного братства – это группа существ, перерождающихся снова и снова в различных мирах, даже в различных мировых системах, но всегда вместе, и, в конце концов, оказывающихся в собственном мире, так сказать, в мире, созданном их совместными усилиями. И если в Хинаяне сохраняется идея о том, что ваш путь кончается в этом мире, мире, который нечист, то, согласно Махаяне, мир, который вы помогаете создать, это не просто поле Будды, а чистое поле Будды. В чем две традиции согласны, так это в том, насколько важно, чтобы духовная жизнь была общим делом, сотрудничеством, предпринимаемым в неразрывной связи с другими существами.

Повтор, сделанный здесь Буддой, – «гармоничные поля Будд, гармоничные поля Будд» – это пример идиомы, которую можно обнаружить и в палийских писаниях, и очевидно, что она используется для усиления смысла. Ясно, что повтор обеспечивает надежный способ подчеркнуть мысль и в устном сообщении Дхармы, и в письменных текстах, записанных шрифтом деванагари, в котором отсутствовали такие печатные условности, как заглавные буквы, подчеркивание и курсив. Но, по-видимому, такой повтор присутствовал и в живой речи.

Это значит, Субхути, Бодхисаттва, великое существо, должен мыслить без опоры, то есть его мысль не должна иметь никакой опоры, не должна опираться на зримое, звуки, запахи, вкусы, осязаемое или объекты ума.

Как утверждает Конзе, эти слова отсылают к апратиштита-нирване, окончательной нирване Бодхисаттвы, не имеющей точки фиксации и опоры. Хотя он и свободен от сансары, Бодхисаттва не успокаивается в нирване и может продолжать появляться в измерении сансары, никоим образом к нему не принадлежа. Мы не должны представлять себе, что Бодхисаттва застревает в поле Будды, присматривая за множеством учеников: на этом уровне Бодхисаттва ничем и никак не ограничен и даже способен создавать бесчисленные эманации различных тел, чтобы выполнять разные функции в различных частях вселенной. Однако слова «не имеющий опоры» не следует воспринимать слишком буквально: в данном контексте они означают «не отождествляющийся исключительно с тем или другим», «не односторонний». Другими словами Будду или Бодхисаттву десятого бхуми нельзя рассматривать с позиций двойственности.

Хуэйнэн, шестой патриарх школы Южного Дзэна, вспоминает в «Сутре Помоста», как он обрел Просветление, услышав эти слова. Хотя в дзэнской литературе слово «Просветление» часто используется в довольно широком, свободном контексте, обозначая своего рода озарение, которое вы можете обрести во время первого ретрита выходного дня, опыт Хуэйнена, несомненно, соответствовал Озарению с большой буквы «О». С другой стороны, справедливо также будет и сказать, что подлинное Озарение достигается на основе ряда малых озарений. Одно и то же малое озарение, повторенное достаточное количество раз, приводит к изменениям, которые сдвигают равновесие вашего существа в сторону Вхождения в Поток, и таким образом оно становится истинным Озарением. Это как ударять молотом по камню, пока с двадцатым ударом он не расколется. Каждый из предыдущих ударов внесет свой вклад в разрушение камня – не только если грянет двадцатый удар. Так что в некотором смысле трудно определить, является ли озарение само по себе просто озарением, или же оно часть процесса раскола камня. Можно только сказать, что для Хуэйнена Алмазная Сутра стала моментом раскола.