Это мстительное отношение к живым существам, к разочарованию и к тому, что дает начало разочарованию. Его роль – служить основой для поиска виноватых и никогда не обнаруживать даже мгновения счастья^¹.

«Абхидхармасамуччая»

Пратигха – это обычно своего рода слепая ярость или неистовство, но ее описание здесь («мстительное отношение») предполагает, что в ней также присутствует элемент ненависти. Однако как «ненависть» переводится другое санскритское слово, двеша. И, конечно, гнев и ненависть – разные вещи. Ненависть подразумевает определенное намерение причинить кому-то вред, а гнев больше напоминает несдержанное освобождение энергии с чувством преодоления препятствия. Можно гневаться на кого-то и не желать этому человеку зла: кто-то мешает течению энергии, и эта неиспользованная энергия просто копится до тех пор, пока ее больше не удержать.

Конечно, гнев нельзя назвать искусным состоянием ума, поскольку он часто прорывается наружу в виде жестокости, и все же с ним можно обращаться довольно искусно. Вполне возможно по-настоящему гневаться и в то же самое время быть осторожным и не причинить никому реального вреда или в действительности никого не ранить. Нельзя сказать, что гнев совершенно несовместим с меттой, по крайней мере, в длительной перспективе. Обычный человек ощущает гнев гораздо чаще, чем ненависть, и этот гнев, как ни парадоксально, большей частью направлен на самых близких – то есть тех, кто регулярно наступает нам на больную мозоль.

Для некоторых людей испытать гнев – значит сделать шаг вперед. Если сильные чувства, к примеру, желание или гнев, подавляются, поскольку мы боимся выразить свое неодобрение, полностью ощутив его, человек может оказаться полон гнева или цепляния, скажем, и сам того не зная. На самом деле, если мы не признаем своих чувств, это дает возможность развиться еще более сильным негативным эмоциям. Поэтому, не позволяя себе чувствовать гнев или желание, мы становимся подавленными или отстраненными.

Отчуждение от сильнейших эмоций также означает, что мы отказываемся от собственной энергии. Следовательно, очень важно снова обрести контакт со своими эмоциями тем способом, каким возможно. Все это вовсе не означает, что тот, кто безмятежен и довольствуется малым, должен быть обязательно отстранен или подавлен: этот человек может просто быть мягким и невинным от природы. Не стоит и думать, что гнев – обязательный элемент наших отношений с другими. Часто так бывает, что мы начинаем бурлить от гнева, прежде всего, потому, что не заявили о чем-то твердо и прямо. И все же не стоит обязательно бояться гнева – пока мы внимательно следим за тем, чтобы наш гнев не превратился в ненависть.

Ненависти нет никакого оправдания. В качестве «мстительного отношения» (человек унизил вас, и вы хотите отомстить, унизив его) ненависть имеет много общего с эгоизмом; она подразумевает тонкое ощущение того, что вас унизили в глазах других. Предположим, кто-то оскорбляет вас. Вы можете подумать: «Ну, он просто вышел из себя. Он сказал несколько глупостей, но, в конце концов, это его проблема, а не моя». Если вы испытываете подобное отношение, вы не почувствуете себя оскорбленным, и вам не нужно будет искать справедливости, потому что все и так справедливо. Ваша справедливость не потревожена. И, напротив, вы можете подумать: «О, он назвал меня глупцом! Кто он такой, чтобы называть меня глупцом? Он выставил меня посмешищем в глазах других». Если вы думаете так – что мнение других людей о вас так много значит – вы очень, очень рассердитесь, потому что вас ранили в самое чувствительное место.

Если майтри – это противоположность ненависти, насчет показного сочувствия это не так. Очень часто в сочувствии есть что-то фальшивое. Люди, которых не очень-то радует, если вы в очень хорошем настроении, обычно радуются, когда ваше настроение падает, потому что тогда они могут начать выказывать сочувствие, прикрывая свое собственное превосходство добротой и теплотой. Это удовлетворение чужой слабостью, как и продажность преступников, усиливает слабость адресата. Более того, это наносит вред обеим сторонам, поскольку природа этого чувства – очень тонкая форма ненависти или злобы – остается неузнанной.

По иронии судьбы, вместо того, чтобы отстраняться от источника страдания, мы, по-видимому, стремимся приблизиться к нему – вероятно, для того, чтобы расквитаться с ним. Пратигху нельзя, следовательно, переводить как «отвращение». Мы привязываемся к врагам точно так же, как и к друзьям – и эта негативная привязанность особенно нездорова и невротична. Она может проявиться даже в контексте сексуальных отношений, когда у пары не остается по-настоящему положительных чувств по отношению друг к другу. Можно, как я уже отмечал, выражать гнев по отношению к самым близким, но может и случиться, что пара остается вместе для того, чтобы находить выражение взаимной ненависти, вместо того, чтобы тихо разойтись.

Нет предела разнообразию возможных объектов ненависти. Можно чувствовать ненависть к себе, к друзьям, к животным, к неодушевленным объектам, к людям, которых мы знали в прошлом и даже к будущим или предполагаемым ситуациям. Ненависть возникает из паранойи – ощущения, что другие имеют на нас зуб, – и из настойчивого желания найти источник своих страданий. Это ярость жертвы в поисках мщения, это способ избежать принятия окончательной ответственности за состояние, в котором мы себя обнаруживаем.

Махаяна считает ненависть наихудшим из негативных состояний ума – несомненно, хуже, чем страстное желание, поскольку оно, по крайней мере, выказывает некое родство с жизнью, с людьми, и содержит хотя бы возможность испытать удовольствие, каким бы преходящим оно ни было. Но ненависть не позволяет нам наслаждаться этими обычными доступными удовольствиями. Вот почему иногда говорится, что ненависть смехотворна. В состоянии ума, полном ненависти, мы не хотим ничего приятного, мы, на самом деле, хотим испытывать боль.

В состоянии ненависти, если нам попадается что-то неприятное, какой-то порок или слабость, мы довольны. Если кто-то пытается подбодрить или унять нас, показать нам, что в ненависти нет нужды, мы злимся, потому что наша ненависть для нас драгоценна – мы не хотим, чтобы ее у нас отнимали, и возненавидим любого, кто попытается это сделать. Мы даже можем поймать себя на словах: «У меня есть полное право сердиться!» – как будто мы требуем привилегии наслаждаться редким удовольствием.

Что мы пытаемся утверждать, так это то, что наш гнев – праведное негодование. Однако можно ли негодование или гнев на самом деле счесть праведными – спорный вопрос. Бывают моменты кризиса, когда от нас требуется некое энергичное восклицание или действие. К примеру, если кто-то бьет ребенка, мы можем почувствовать внезапный жгучий гнев, что приведет нас к необходимости принять решительные меры и остановить этого человека в его неискусном действии. Или мы узнаем, что кто-то собирается совершить какое-то безрассудство, представляющее опасность для него или для других, и тогда, опять же, какая-то энергичная реакция будет логичной. Но праведный гнев в любом другом отношении обычно будет неискусным. Вспышка гнева может заставить нас почувствовать себя лучше, но она ничуть не улучшит наших отношений с людьми, против которых он направлен. В любой ситуации, где мы можем почувствовать побуждение к нетерпению или гневу, мы обнаружим, что упражнение в терпении и настойчивости – более полезный и действенный выбор.

Даже когда дело доходит до обсуждения идеалов, которые нам дороже жизни, нет оправдания для гнева. Можно вынудить кого-то к покорности, сердясь на него, но убедить человека так нельзя. Ложные воззрения относительно духовной жизни обычно имеют глубокие корни, и их нужно выкорчевывать с терпеливой настойчивостью. Бесполезно просто яростно на них набрасываться. Вспышки праведного гнева лишь усиливают эти ложные воззрения.

Ненависть неискусна не только в отношении ее последствий для других: она оказывает, к прискорбию, разрушительное воздействие и на самого ненавидящего. Она отпугивает друзей. Она заставляет нас действовать опрометчиво. Она отнимает у нас способность судить о том, что искусно, а что неискусно. Мы не можем ни от чего получать удовольствие. Традиционно говорится, что она уродует нас – она определенно делает нас непривлекательными. Она даже лишает нас сна (и, напротив, одно из полезных качеств майтри – это, как утверждается, то, что наш сон становится крепким). В конечном счете, мы впадаем в низшие, демонические состояния: то есть мы становимся хуже, чем просто плохой человек, – мы становимся демоном, устремленным исключительно к отрицательным и разрушительным целям.

Ненависть связана с жадностью (алчностью-привязанностью) и неведением (недостатком внутренней осознанности) в знакомое трио – три яда или ядовитых корня. Все они присутствуют в различной степени в непросветленном уме. В «Вишудхимагге» Буддхагхоша определяет три различные психологических типа темперамента (чариты), основываясь на них: тип жадности, тип ненависти и тип омрачения^².

Тип жадности обычно находит жизнь скорее приятной, нежели болезненной. Это отправная точка для данного типа темперамента. Предположительно, в результате совершения искусных действий в прошлом, тип жадности испытывает приятные випаки, а не неприятные, и, следовательно, более склонен к страстным желаниям, чем к ненависти. Буддхагхоша описывает поведение каждого типа в рамках монашеской жизни – поскольку обычно его работа изучалась именно в этом контексте – и говорит, что тип жадности предпочитает красочные одеяния: конечно, все одеты в желтое, но те, чей тип – жадность, будут одеты в ярко-желтое. Тип жадности также приятно ест, скатывая рис и карри в аккуратные шарики и изящно бросая их в рот. Когда такой человек подметает пол, он делает это чисто и тщательно, включая углы, когда он идет, он идет элегантно, его роба чиста и правильно надета (верхнее одеяние точно на четыре дюйма выше, чем нижнее). А когда он говорит, его речь сладкозвучна и мягка.

Тип ненависти совершенно противоположен. Это человек, для кого существование, определенно, скорее болезненно, нежели приятно, и общий тон его настроения – беспокойство и возмущение. Все, что он делает, совершается нетерпеливо, бездумно или грубо, отражая его более мрачный и неуступчивый взгляд на мир.

И, наконец, тип омрачения – тот, чьи ощущения удовольствия и боли смешаны в равной степени. Иногда он находит жизнь приятной, но затем обстоятельства изменяются, и жизнь сразу кажется неприятной. Поэтому он не способен принять решение раз и навсегда. Он не может на самом деле сказать, приятна жизнь или нет, и, вероятно, ему не приходит в голову даже пытаться.

Есть три более тонких версии трех этих типов. Тип жадности склонен становиться верующим, типом веры. Тип ненависти, с другой стороны, становится типом мудрости, то есть, подобно тому, как тип ненависти видит потоки ненавидимого объекта, мудрость видит пороки составного существования. Что касается типа омрачения, он становится тем, что обычно называется типом интеллекта. В то время как мудрость – это способность прозревать сквозь вещи, проникать через составное к Несоставному, интеллект – это более разносторонняя, творческая способность. Стандартное определение интеллекта – «способность использовать концепции творчески»: в то время как мудрость отметает концепции для того, чтобы проникнуть в реальность за ними, интеллект – это способность выражать то, что видит мудрость, сообщать, какова реальность и как это постигается. Поэтому для начала нам нужна вера, которая заменяется каруной (состраданием), когда достигается мудрость, и, наконец, нам нужен интеллект для того, чтобы передать содержание этой реализации. Есть даже Бодхисаттва интеллекта, Акшаямати, чье имя означает «нерушимый интеллект».

Высокомерие (мана)

Это ум, кичащийся тем, что бренно, и его роль – служить основой для неуважения и разочарований^³.

«Абхидхармасамуччая»

Мана – это высокомерие в отличие от гордости. Есть здоровая гордость, которая защищает нас от совершения постыдных поступков, и мы можем быть здраво уверены, что способны достичь достойных целей. Но высокомерие – нечто иное, это раздутое представление о себе в сравнении с другими. Конечно, мы не можем не проводить сравнений, и, хотя любое сравнение на очень тонком уровне неискусно, вероятно, не слишком много вреда есть в объективном признании того, что кто-то в различных отношениях выше, равен или ниже других. С практической точки зрения, нам определенно может понадобиться способность выносить суждения относительно того, кто лучше всего справится с данной задачей. Но если мы хотим на самом деле получить выгоду от этой ситуации, справедливо ли это положение дел или нет, если мы настаиваем на неком признании или наслаждаемся тем, что мы в чем-то лучше других, это высокомерие. Еше Гьялцен выделяет семь различных разновидностей высокомерия:

А) Вы переоцениваете себя в сравнении с другими, кто менее одарен, менее богат, менее успешен и так далее, чем вы. Вы смотрите на них свысока, повелительно, как лорд Керзон в анонимном стишке:

«Меня зовут Джордж Натаниэл Керзон, я самый выдающийся человек»^⁴.

Хотя лорд Керзон был на самом деле очень способным человеком, его высокомерие было столь велико, что, как утверждают, он умер от разочарования, когда не стал премьер-министром.

Б) Вы представляете, что выше по отношению к равным, к тем, кто на самом деле равен вам.

В) Вы воображаете себя выше по отношению к тем, кто на самом деле выше вас.

Г) Вы не способны отождествить себя ни с чем другим, кроме ваших собственных пяти скандх – то есть вашего тела, ощущений, распознавания, волевых актов и сознания. Вы твердо отождествляете себя с пятью скандхами и в результате видите себя центром вселенной. Это, несомненно, довольно тонкая форма высокомерия.

Д) Вы хвастаетесь своими достижениями или положением, являются ли эти достижения реальными или нет. Это включает высокомерие по отношению к социальному классу, физическим данным, возрастом и образованием, и также находит выражение в известном куплете о Бенджамине Джоуэтте, главе колледжа Бейлиол в Оксфорде:

«Я глава этого колледжа. Чего я не знаю, то не знание»^⁵.

Е) Вы неумеренно гордитесь скромностью, то есть ваше высокомерие прячется под маской. Это можно иллюстрировать короткой историей о встрече между представителями различных орденов католической церкви. Доминиканец говорит:

«Конечно, мы, доминиканцы – самый ученый орден».

А иезуит говорит:

«Да, но мы определенно первые в сфере образования». Затем неожиданно слышится робкий голос францисканца: «Да, все это совершенная правда, но, думаю, когда речь заходит о скромности, мы выше всех».

На самом деле, скромность не поддается развитию. Есть известная история о Махатме Ганди, который очень любил прививать скромность своим последователям. Он разработал ряд правил для тех, кто приходил в его ашрам, и первым пунктом стояло: «Практикуйте скромность». Но кто-то указал ему, что подлинную скромность нельзя развивать сознательно, поэтому он перечеркнул этот пункт и написал на обороте листа: «Все это следует практиковать в духе скромности».

Скромность обязательно не осознает сама себя. Другие люди могут видеть ее в вас, но как только вы замечаете ее в себе, она уходит. На самом деле, в качестве сознательного отношения скромность кажется совершенно негативной, своего рода раболепной позой (вспомните Урию Гипа в «Дэвиде Копперфильде» Диккенса). Однако если высокомерие служит основой для неуважения, то отсутствие неведения должно служить основой для уважения. Если мы практикуем уважение или даже почтение, что, конечно, может вполне развиваться в очень позитивной манере, мы можем более или менее забыть о необходимости скромности, поскольку скромность естественным образом придет с почтительностью.

Е) Седьмая разновидность высокомерия – «перевернутое высокомерие». Вы гордитесь, к примеру, напившись и выставив себя на посмешище, или тем, что хуже всех учитесь в школе. Вместо того чтобы сожалеть или стыдиться, вы, вероятно, думаете, что подобные пороки или слабости делают вас более интересным человеком, или просто хотите привлечь внимание и думаете, что этого можно добиться, выставляя себя глупцом. Вы принижаете себя, притворяетесь более глупым, чем на самом деле. Иногда люди даже гордятся тем, что в их жизни ничего не ладится. Можно гордиться невежеством, необразованностью, резкостью, грубостью или жестокостью, неуступчивостью и циничностью.

Таковы семь традиционных форм высокомерия, но нам не обязательно на них останавливаться. К примеру, есть своего рода «заместительное» высокомерие в том, что вы привязываетесь к тому, кем восхищаетесь, и, не имея личных амбиций к повторению их достижений, греетесь в лучах отраженной славы: «Мой учитель лучше, чем твой учитель». Есть также высокомерие уравнивания: вы отказываетесь признавать, что кто-то может в чем-то превосходить другого. Некоторые люди доводят это до крайности, говоря – используя известное выражение, – что Будда, к примеру, не «более развит», чем другие люди, а «по-иному развит».

Кармические последствия высокомерия, с традиционной точки зрения, – это рождение в особенно скромных условиях. Более скорое последствие – нам становится очень трудно научиться чему-либо, потому что мы отказываемся признавать собственные ограничения, и, следовательно, потребность учиться. Мы также отказываемся признавать тех, у кого могли бы поучиться, потому что не в состоянии признать их превосходство.

Можно, вероятно, сказать, что эта проблема особенно актуальна на Западе, где с недавних пор развился социальный климат, в котором учителей не слишком уважают. Уважение отсутствует главным образом потому, что ценности, которые обязаны защищать и передавать учителя, включая культурное наследие общества, не ценятся обществом, которому они служат. Далее, проблемы возникают в результате того, что многие из нас воспитаны в том духе, что религию нельзя преподать. В традиционной религии Запада, христианстве, не слишком большое значение уделяется методам. Можно изучать его историю, Библию, но большинство людей не учат тому, как практиковать религию, подобно тому, как учат практике плотницкого дела, юриспруденции или архитектуре. Определенно, на Западе нет ничего по-настоящему равного передаче знаний от учителя ученику, которой уделяется столь много времени в восточной религиозной традиции.

Неотъемлемой частью высокомерия является негативное событие ума, которое идет следом, недостаток внутренней осознанности. Мы самодовольны, поскольку не видим подлинной природы вещей, и, следовательно, не видим, что на самом деле нам нечем гордиться. Следовательно, путь к преодолению склонности к высокомерию – размышлять над Дхармой – над непостоянством, Четырьмя благородными истинами и так далее.

1 «Ум в буддийской психологии», с. 66.

2 См. «Вишуддхимагга», iii, 101-102.

3 «Ум в буддийской психологии», с. 68.

4 Анонимно, в книге В. Г. Хискока, «Бейлиольские стихи»».

5 Г. С. Бичинг, там же.